Ульман рассказывает, как праздновала с отцом Рождество — один-единственный раз. Она недавно развелась, он овдовел. Падал снег, и из его маленькой стокгольмской квартиры они пошли в церковь Гедвиги Элеоноры. Снег кружился вихрями вокруг них — и вокруг шпиля церкви. Ульман рассказывает, что, как сама долгое время считала, была нужна отцу, чтобы ему не пришлось праздновать Рождество в одиночестве, но со временем ее видение ситуации изменилось. Он всегда любил праздновать Рождество один. Это ей он был нужен. Воспоминание, развернувшись, стало совсем иным.
«Я не помню, шел ли тогда снег. В конце повести „Мертвые“ Джеймс Джойс описывает снегопад — о такой же погоде пишу я, даже не зная, что именно оказалось в моей книге. Однако значения это не имеет; прочитанное и пережитое мной сливаются в вымысел — я ведь не стремлюсь к биографической достоверности».
Но почему столько писателей пользуется в работе своими воспоминаниями? Расскажут ли они нам что-то новое о памяти?
«В своей основе память — элементарный инструмент для выживания. Им мы пользуемся, рассказывая истории о себе. Мы — это истории о нас, а история любви — важный элемент отношений пары. В праздники мы произносим речи о себе. Мы рассказываем про себя, друг о друге и просто об окружающих — на личном уровне, на уровне своей страны и мира. Но на самом деле наши воспоминания очень фрагментарны, своеобразны, в них есть место творчеству! Память и создает воспоминания, и хранит их, ведь она пишет новые истории, одновременно консервируя нашу жизнь в маленьких временных капсулах. Для писателя это инструмент интересный, но ненадежный. Зачастую в моих воспоминаниях все не так, как было на самом деле».
На самом деле работа писателя не так уж сильно отличается от того, чем все мы постоянно заняты. Мы сочиняем, структурируем, меняем, и каким-то образом в наших историях оказывается то, что мы сами не пережили, а лишь прочитали, увидели или услышали. Воспоминания сами по себе ненадежны.
«Я хотела увидеть, что произойдет, если мы врастем в книгу, как будто мы ее персонажи. Вот как это получилось: я ничего не помнила, но попавшаяся на глаза фотография Джорджии О’Кифф напомнила мне об отце. Я начала вспоминать. Я написала: „Я помню“ — и мне тут же стало неуютно: я осознала, как много всего забыла. У меня есть письма, фотографии, случайно сохранившиеся и никак не связанные друг с другом записки — не знаю, почему оставила именно их, — шесть аудиозаписей разговоров с отцом, но на тот момент он был уже очень стар и забыл большую часть и личной, и нашей общей истории. Я помню произошедшие события — то есть мне кажется, что помню, — но что-то я наверняка выдумала; мне вспоминаются услышанные много раз истории и те, что рассказывали всего один раз, а иногда я еще слушала их в пол-уха; все это я кладу рядом, собираю в стопки, объединяю — так я ищу направление», — пишет Линн Ульман в романе «Мятежные», своего рода пошаговой инструкции по использованию памяти в качестве рабочего метода.
Дискуссия о том, что такое автобиографическая художественная литература, если сравнивать ее с автобиографиями, ведется уже давно и началась задолго до того, как Карл Уве Кнаусгор написал «Мою борьбу» (норв. Min Kamp). Но «сырьем» в обоих случаях служат воспоминания. В автобиографической художественной литературе подлинность воспоминаний возьмет верх над источниками, личный опыт мы сочтем более достоверным, чем объективные факты. Воспоминания мы поставим во главу угла, хоть творчество подразумевает их неверные толкования.
«Я обнаружила, что память — это не запертый сундук с правдивыми воспоминаниями, но инструмент — созидательный, открытый, напоминающий губку, притягивающий к себе все, что только можно, и обновляющийся», — говорит Ульман.
Читая книги Линн Ульман, растворяешься в ее вопросах к собственным воспоминаниям. Что из того, что она помнит, на самом деле правда? При жизни отец беседовал с ней о сюитах для виолончели Баха и говорил о сарабанде, одной из их частей, как о мучительном парном танце. Ее книга стала ответом на беседы о Бахе, а своей структурой книги обязаны сюитам для виолончели. По форме каждая из шести частей романа соответствует одному из шести элементов Пятой сюиты для виолончели Баха.
«Нет занятия скучнее, чем слушать только что проснувшегося человека, пересказывающего свой сон; у него нет формы и интонации, а значение сон имеет только для рассказчика. Подобные рассказы способны вызвать немалый интерес — но это не искусство. Только форма превращает их в нечто большее».
В своей книге она пишет: «Помнить — значит снова и снова смотреть по сторонам и каждый раз удивляться». Наверно, она и сама не знала, насколько права с чисто научной точки зрения, ведь наши воспоминания все время обновляются и обрастают новыми деталями. По мнению Ульман, превращение воспоминаний в роман — и искусство, и тяжелый труд. То, что казалось ей лишь фрагментом воспоминания, заняло несколько страниц. Это продукт и реконструкции, и художественного вымысла. По своей природе и сами воспоминания таковы. Именно к базовому свойству воспоминаний отсылает заголовок «Мятежные». У них нет авторитета, они не стационарны и не похожи на непоколебимые скалы. Они способны перемешиваться, перемещаться, менять предметы до неузнаваемости и, скорее, напоминают пляшущих в водорослях пугливых морских коньков. Память конструктивна: рамой для фрагментов пережитых нами событий служит история о случившемся. Наши чувства, внимание, способность к интерпретации и память не успевают впитать все до мельчайших подробностей непосредственно в момент события. Однако, когда мы обращаемся к воспоминанию, оно не имеет повреждений, оно цельное само по себе и в нашем сознании превращается в новое мгновение — как бы из параллельной вселенной. За каждым воспоминанием стоит тяжелый труд и творчество, а мы этого даже не замечаем.
Аудиозаписи бесед Линн Ульман с ее отцом создают иллюзию достоверности. То, о чем говорили люди, намертво зафиксировал цифровой носитель. Но действительно ли они более правдивы, чем живые описания мыслей, чувств и впечатлений — то есть воспоминаний, из которых состоит книга? Где найти правду о нашей жизни: в «Инстаграме», на странице в «Фейсбуке» или в «сундуке с сокровищами» — зыбкими воспоминаниями, который мы носим в височной доле?
[31]
Уильям Джеймс, один из основателей психологии, обладал огромным авторитетом, а в конце XIX в. в США он был звездой. Память Уильям рассматривал как отношения между тем, что мы видим и слышим (А), и тем, что мы сохраняем и затем извлекаем из памяти (В). Он представлял память как формулу, подчиняющуюся строгой логике. Но в его формуле не хватало одного компонента: процесса, во время которого воспоминания каждый раз строятся заново — по такому механизму работает «машина времени» у нас в голове.
У Уильяма был младший брат, известный писатель Генри Джеймс, так сильно восхищавшийся способностями старшего брата, что даже собирался писать его биографию, когда тот умер. В результате появились двухтомные мемуары самого Генри Джеймса — целая панорама, охватившая жизнь не только старшего брата, но и его самого. В процессе он обнаружил истинную природу памяти.
