Корректно применяемые методы визуализации демонстрируют организацию воспоминаний в мозге. Воспоминания действительно существуют — чтобы это подтвердить, МРТ не нужна. А изучение нейросетей воспоминаний позволит узнать больше о таких заболеваниях, как болезнь Альцгеймера и эпилепсия.
Личные воспоминания изучают и без МРТ-аппаратов. Увидеть след памяти на МРТ-снимке — это не то же самое, что понять его смысл. Возьмем музыкальную пластинку и саму композицию: понимание того, как именно дорожка превращается в звук, не дает нам возможности его услышать.
Максимум у нас есть возможность попросить испытуемых рассказать о своих воспоминаниях ученым. Содержание наших воспоминаний бывает очень разным — уникальным для каждого носителя. Только у нас самих есть ключ к ним. Из-за синестезии воспоминания Соломона Шерешевского были красочными и совсем не такими, как наши. Воспринимать окружающий мир подобно ему мы не можем, ведь у наших чувств нет перекрестных связей. Нам остается лишь верить тому, что он рассказывал во время бесед с ученым Александром Лурией.
Самый простой случай — это, вероятно, ход событий. Разумеется, описания произошедшего с нами зачастую неполны и содержат ошибки — об этом мы еще поговорим в следующей главе. А самое сложное — уловить текстуру воспоминаний: какие ощущения они в себе несут, какие чувства в них бушуют, насколько они яркие. Для этого нужны опросники — испытуемые оценивают воспоминания по определенной шкале.
«Изучение личных воспоминаний среди прочего необходимо для работы с депрессией и посттравматическим стрессовым расстройством», — говорит Дорте Бернтсен.
Значит, есть смысл в том, чтобы измерять личные воспоминания с помощью чисел. Например, у человека в состоянии депрессии воспоминания менее четкие — вот лишь один из результатов такого рода исследований. Благодаря им появится возможность помочь людям с депрессией крепче удержать воспоминания, а затем обращаться к положительному опыту из прошлого. Тот факт, что счастливые воспоминания помогают в борьбе с депрессией, доказал эксперимент на мышах, проведенный ученым Рамиресом и его коллегами. Они выяснили, какие нейроны активны, когда мышь получает положительный опыт, конкретно — при встрече с особью противоположного пола. Затем они держали мышь в стрессовом состоянии 10 дней, пока у бедняги не появились вполне явные признаки депрессии. В качестве лекарства ученые применили весьма неожиданный метод. Они извлекли положительные воспоминания мыши, активировав нейросеть, связанную с тем самым положительным опытом. Несколько дней терапии вернули мышь в прежнее состояние, она стала активнее и вновь начала проявлять интерес к окружающему миру. Для сравнения: у мышей с депрессией после приятного времяпрепровождения с самкой состояние не улучшилось
[35]. Значит, воспоминание о радостном событии оказывает более сильный эффект, чем положительный опыт в реальности. Может быть, приятные воспоминания — это наша «таблетка счастья»?
Эмоции иногда бывают иррациональными и мимолетными; в них нет логики, они исчезают, а мы даже не успеем облечь их в слова. Они бурлят в нас, окрашивая в разные цвета саму жизнь и воспоминания. Взять, например, радостное изумление, охватывающее аквалангиста в тот момент, когда он видит двух морских коньков в водорослях на Мадейре. Эмоции не имеют отношения к столбцам таблиц, диаграммам и белым халатам лабораторных ученых. Как же поймать их в научные рамки для исследования? Ученые годами пытались в лабораторных условиях изолировать эффект, оказываемый эмоциями на память. Им понадобился своего рода психологический набор колб и пробирок, а цель эксперимента — дистилляция чистейшего эмоционального воспоминания. Представьте себе вот такое задание на уроке естествознания.
Грустные воспоминания. Рецепт
Вам понадобится: видео, запечатлевшие стихийные бедствия, зараженных вирусом Эбола детей, похороны и слезы. Доброволец, согласный потратить свое время и погрустить. Анкета о личном воспоминании.
Инструкция: посадите испытуемого перед экраном компьютера и включите видеозапись. Следите за тем, как меняется выражение его лица: сначала оно нейтральное и даже выражает любопытство, но вот уголки рта опадают, между бровями появляется глубокая морщина, постепенно увлажняются глаза. А затем попросите его вспомнить что-нибудь личное.
Ожидаемый результат: прошлое покажется испытуемому более мрачным. Повторять до тех пор, пока экспериментатор не сочтет количество грустных воспоминаний удовлетворительным
[36].
А если бы у вас не было личных воспоминаний? Но не как у Генри Молейсона, не помнившего событий после операции, а если бы вы знали о произошедших событиях, но их эпизоды невозможно было бы извлечь из памяти, потому что они не возникают в сознании, не оживают? У Сьюзи Маккиннон театр воспоминаний объявил забастовку, а может, даже ни разу не открывался. Она живет в Олимпии (штат Вашингтон, США) и является первым в мире человеком, кому поставили диагноз «тяжелый дефицит автобиографической памяти». Она не способна вспомнить ни один эпизод из своей жизни. Она знает, что замужем за Эриком Грином, но не помнит ни дня их долгой семейной жизни и даже того, как в 1970-х гг. они познакомились в баре. Только ее муж способен подробно пересказать этот эпизод. Она знает, что они побывали во многих экзотических странах, но лишь показывает хранящиеся дома сувениры, когда кто-нибудь спрашивает про Каймановы острова, Ямайку или Арубу. Она знает, что за люди ее окружают — с этим проблем нет; трудилась в сфере здравоохранения и в качестве специалиста по пенсионным вопросам. Всю жизнь она была прекрасным работником, женой и другом. Ее семантическая память в полном порядке. Первым описал разницу между семантической и эпизодической памятью канадский ученый Эндель Тульвинг. Семантическая память — мы про нее уже говорили — это все, что мы умеем и знаем о самих себе и мире, это наши истории. Эпизодические воспоминания — это то, что мы чувствуем, отправляясь в прошлое, ко времени и месту событий; мы ощущаем запахи и слышим звуки, оживают чувства — перед внутренним взором разыгрываются целые спектакли. Личная «машина времени» позволяет нам чувствовать, слышать, пробовать на вкус и видеть то, чего уже нет.
Но Сьюзан Маккиннон не знает, каково это. Она с готовностью поверила, что у нее все как у всех — есть муж и работа. Так ведь и должно быть? Она рассказывает о том, как впервые отвечала на вопросы психолога и очень удивилась, когда ее спросили о детских воспоминаниях. Она не верила в то, что кто-то вообще помнит свое детство, и полагала, что все, как она, выдумывали события прошлого, просто чтобы было о чем поговорить. Прочитав об Энделе Тульвинге, она поняла, что, возможно, у нее не такая память, как у всех
[37].
