На вторую встречу с Эриком, посвященную ложному воспоминанию, мы прихватили с собой анкеты — они придадут доводам научный вес: мы планировали загипнотизировать редактора, чтобы он расслабился и, все же поддавшись на уговоры, сел в корзину воздушного шара.
Мы достаем папку с фотографиями, и вдруг он заявил:
«Я думал о нашей последней встрече. Вы пытаетесь меня обмануть, да? Та фотография — подделка».
У нас екнуло внутри, и на долю секунду мы задумались, стоит ли еще слегка поднажать. Нет, пора раскрывать карты. Может, сыграл свою роль тот факт, что встретиться мы договорились именно 1 апреля, или нас выдал собственный виноватый вид, но этот воздушный шар не взлетел. Возможно, во время первой встречи он слегка покачнулся, натянулись веревки, крохотное пламя взметнулось к красно-оранжевому куполу.
Но вот мы сидим в кабинете нашего редактора, и весь воздух из шара вышел. Он лежит на полу и больше не надуется, а мы вместе смеемся над неудачной попыткой по внедрению ложного воспоминания — шансы у нас и так были невысоки. Задним умом мы понимаем, как тяжело управлять чужой памятью: мы приложили недостаточно усилий.
Проблема в том, что для редактора мы, писатели, авторитетом не обладаем, хотя сами сделали ставку на звание психолога. Так что мы с ним в лучшем случае на равных. Наш редактор — если он хороший редактор, а так и есть — по идее, имел представление, о чем наша книга, и наверняка помнил, что мы пишем главу о ложных воспоминаниях. Более того, он в силу своей профессии весьма критично относится ко всему, что видит, в том числе и к фотографиям. Мы поставили перед собой очень непростую задачу. Не только потому, что гораздо сложнее обмануть редактора, чем студента, на которого давит авторитет профессора, но и потому, что после эксперимента ученых с воздушным шаром прошло 14 лет. Чего только не случилось за это время с человеческими представлениями о фотографиях и манипуляциях с ними! Все знают, что снимки можно подделать!
К счастью, провалился не только наш эксперимент с ложными воспоминаниями. Ученые Крис Брюин и Бернис Эндрюс скептически воспринимают мнение Элизабет Лофтус, что насадить ложные воспоминания довольно легко. Они внимательно изучили результаты огромного количества экспериментов, проведенных во всех уголках мира. Оказалось, что многие экспериментаторы вообще не оценивали ложные воспоминания. В основе некоторых опытов лежал опрос испытуемых: они оценивали вероятность того, что воспоминание достоверно, по шкале от 1 до 5. Ученые зафиксировали рост оценки после манипуляций с памятью, если сравнивать с данными до их проведения. Однако это не равноценно утверждению, что у испытуемых действительно сформировались новые воспоминания. Если можно так выразиться, для настоящего ложного воспоминания необходима кропотливая работа. В результате экспериментов, когда проводилось множество сеансов и применялись специальные методики ведения интервью и средства воздействия, ложные воспоминания действительно появлялись, однако более простые эксперименты, когда добровольцев лишь просили представить, как могло бы произойти то или иное событие, четкого эффекта не дали. Поэтому Брюин и Эндрюс считают, что необходимо пересмотреть наше мнение о важности и распространенности ложных воспоминаний. Эти слова внушают уверенность
[58].
Поразительно: сложно вживить ложное воспоминание в память человека, а при этом самые невероятные события мы считаем правдой — и для этого совершенно не требуется воздействия со стороны. Вспомним «Архив ложных воспоминаний» и историю Свейна Магнуссена о машине. В естественной среде памяти создаются более подходящие условия для роста ложных воспоминаний — вероятно, потому, что у них появляется возможность встроиться в нашу личную жизненную историю. Едва переступив порог, они сразу же кажутся более убедительными.
Нам стоило бы попытаться обмануть наших детей. Они ведь верят всему, что мы говорим, — или нет?
«Если говорить о ложных воспоминаниях, то между взрослыми и детьми разницы нет. Мы знаем случаи, когда во время допроса в полиции дети просто-напросто отказывались соглашаться с недостоверными сведениями — а для этого требуется немалая сила духа. Так что вызвать ложные воспоминания у детей вовсе не проще. И в процентном соотношении детей с ложными воспоминаниями не больше, чем взрослых», — рассказывает Свейн Магнуссен.
Но почему так важно вызвать у людей ложные воспоминания чисто ради эксперимента? Почему Элизабет Лофтус так важно убедить людей в том, что они любят спаржу?
Дело ведь не в спарже и не в яйцах. Ее исследования спасали жизни и изменили отношение всей правовой системы к свидетельским показаниям. В 1970-е гг., когда профессор Лофтус начинала проводить эксперименты, все были уверены, что если независимый свидетель в чем-то клянется, то это истинная правда! С чего бы его словам не быть правдой? А подозреваемые, неделями испытывавшие психологическое давление, признавали вину потому, что виновны, так ведь? В те времена в основе судебной системы лежало представление о том, что воспоминание — своего рода документальный фильм, точно фиксирующий действительность: вызови его в памяти — найдешь преступника. Но как мы уже говорили, память устроена вовсе не так. Она реконструирует события.
«Наши воспоминания не предназначены для судебных процессов, — говорит Андерс Фьелль из Университета Осло. — Их смысл не в том, чтобы запоминать такие детали, как цвет одежды грабителя банка. Когда нашей жизни угрожает опасность, мы сосредоточиваем внимание совсем на других вещах. Память — важный инструмент для умения предвидеть будущие опасности, ему она и служит», — объясняет он.
Элизабет Лофтус изучала, что происходит, когда сначала испытуемый подробно рассказывает о произошедшем, а затем ему предъявляют его рассказ в письменном виде, но с ошибками в деталях — например, указывают, что куртка была коричневой, а не зеленой. Многие не замечают намеренно допущенных ошибок и начинают верить в достоверность этих сведений
[59]. Значит, главное доказательство способна изменить обыкновенная небрежность полицейского, бравшего свидетельские показания и записавшего их в протокол для дальнейшего подтверждения свидетелем, — и даже сам свидетель, возможно, не заметит ошибки. Опечатка превратится в ложное воспоминание, а в результате накажут невиновного.
«Проблема в том, что ложные воспоминания очень похожи на настоящие, в том числе и по силе связанных с ними эмоций. Как правило, неважно, ела я вчера бургер или пиццу, но для уголовного дела этот факт, возможно, имеет огромное значение. Исход конкретного дела по-прежнему зависит от чьей-то памяти — мы никогда не отсечем этот фактор полностью. Но мы способны расширить человеческие знания о памяти и минимизировать количество ошибок», — говорит Лофтус.
