Генри пожертвовал науке свою жизнь — или по крайней мере воспоминания о жизни. Он участвовал в одном эксперименте за другим, а исследователи фиксировали работу его памяти. Хотя после операции Генри ничего не запоминал, он помнил разговоры с врачом за годы до нее — у него сложилось впечатление, что из-за операции произошла какая-то ошибка. Потому он много раз говорил ученым, что хотел бы сделать все, чтобы произошедшее с ним не случилось больше ни с кем. «Мы учимся всю жизнь», — говорил Генри, а затем подчеркивал, что «учитесь вы, а жизнь моя»
[6].
Изучение памяти Генри дало еще один важный результат: подобных операций больше не проводилось. Сковилл больше не удалял гиппокампы пациентов — и с эпилепсией, и с шизофренией. Эпилепсию лечат операциями по сей день. При определенной форме эпилепсии очаг заболевания расположен недалеко от гиппокампа, и иногда одну половинку гиппокампа удаляют оперативным путем. Но вторую сохраняют, чтобы у воспоминаний остался хотя бы один вход в долговременную память.
Если наш мозг цел и невредим, воспоминания кажутся нам чем-то само собой разумеющимся. Мы с легкостью говорим: «Я это точно запомню и даже не буду записывать». А все мгновения жизни останутся с нами в виде воспоминаний, разве нет? Вообразим, что память — компьютерный диск с видеофрагментами событий нашей жизни и их можно включить в любой момент. Но она так не работает. Например, мы едем на машине в магазин или сидим за столом с родственниками и друзьями — как узнать, что мы запомним именно этот момент? Он чем-то важен или пригодится в будущем? Разумеется, какие-то мгновения мы бережно храним в памяти: дни рождения, свадьбы, первый поцелуй, первый гол, забитый в футбольном матче. А как же все остальные события? Мы наводим в голове порядок, сберегая место для того, что случится в будущем. Это, можно сказать, и к лучшему, потому что, если бы нам нужно было помнить каждое мгновение жизни, мы бы только этим и занимались. Было бы у нас тогда время на саму жизнь?
Но кому-то удается запомнить больше, чем всем остальным. Знакомьтесь: Соломон, человек, который ничего не забывает!
В 1929 г. Соломон Шерешевский поступил работать репортером в ленинградскую газету. Главного редактора раздражало, что Соломон никогда ничего не записывал, что бы ему ни говорили. На планерке раздавались задания на день, и все репортеры старательно записывали все, что касалось их работы. Соломон же спокойно сидел на стуле, словно происходящее его не касалось.
«Ты не слышал, что я сказал?» — спросил его как-то главный редактор.
Соломон слышал и зафиксировал каждую мелочь. Названные адреса, имена, детали дела — Соломон пересказал все. Он не видел в этом ничего удивительного. Тот факт, что другим людям нужно делать заметки, он считал странным: у него все услышанное закреплялось в памяти естественным образом. Соломона показали специалисту. У нейропсихолога Александра Лурии он, как и Генри, прошел множество тестов. А сколько вообще информации способен запомнить человек?
Как оказалось, сколь угодно много. Во всяком случае, установить границы памяти Соломона оказалось затруднительно. Выслушивая длинные списки несуществующих слов, он мог безошибочно повторить их в любой последовательности. Мгновенно выучивал стихи на иностранных языках, таблицы и формулы высшей математики. Через 17 лет Лурия и Соломон снова встретились — Соломон по-прежнему помнил те самые списки слов, услышанные им много лет назад.
Со временем Соломон бросил работу в газете и стал мнемонистом, то есть специалистом по запоминанию. Стоя на сцене, он запоминал бесконечные таблицы с числами или написанные зрителями слова, а затем, к удивлению публики, идеально и без ошибок их воспроизводил. Однако жизнь Соломона текла не так гладко, как могло бы показаться: память, о которой мы все мечтаем, не принесла Соломону богатства, влияния, да и счастья особо тоже. Он часто менял работу, а умер в 1958 г. — в полном одиночестве, без семьи и друзей.
Поражающая воображение память Соломона отчасти была связана с таким явлением, как синестезия, когда каждое сенсорное ощущение сопровождается другими — зрительными, слуховыми, обонятельными и вкусовыми. У Соломона это состояние приобрело крайнюю форму. Все события его жизни сопровождались различными образами: яркими цветами, запахами, вкусами или особого рода картинами — например, они возникали у него в голове, когда он слышал определенные слова. Звуки голосов рождали изображения. Однажды он покупал в киоске мороженое и даже отшатнулся от отвращения: он увидел, как к нему движутся кучи черного угля и золы, — настолько неприятен был голос продавца. Благодаря такого рода образам воспоминания врезались в его память намного сильнее, чем у обычного человека. По рассказам свидетелей, он был неспособен отделаться от воспоминаний — даже бессмысленные последовательности чисел не исчезали, если только он не пытался сознательно их забыть.
Разумеется, Соломон был особенным человеком. Почти ни у кого нет такой памяти, какая была у него. По сравнению с его способностями память среднестатистического человека просто ничтожна. Но с другой стороны — хотелось бы вам помнить не только номера телефонов родителей и расписание автобуса, на котором вы ездили в школьные годы, но вообще все увиденные вами номера телефонов и расписания всех автобусов, на которых вы ездили?
[7]
Ровно через 50 лет после смерти Соломона в возрасте 85 лет скончался Генри Молейсон. Разница между этими двумя исключительными людьми заключается не только в том, что один запоминал бессчетное количество информации, а второй не был способен запомнить ничего. Разделявшие их 50 лет — огромный срок для науки о памяти. Мы много знаем о мозге Генри, однако нам неизвестно ничего о том, как был устроен мозг Соломона, а потому мы точно не знаем, был ли его гиппокамп очень крупным или просто работал по-другому. Генри Молейсон, напротив, по-прежнему помогает науке, даже после своей смерти. Психолог Сьюзан Коркин, проработавшая с ним последние 40 лет его жизни, разработала план: она хотела дать Генри своего рода новую жизнь — на этот раз в интернете. Генри завещал свой мозг науке. В работе Сьюзан помогала целая команда врачей и ученых. Сначала в Бостоне гарвардские специалисты сделали МРТ-снимки мозга Генри, а затем в декабре 2008 г. профессор Коркин, поместив его в сумку-холодильник, в сопровождении нейробиолога Якопо Аннесе отправилась на самолете в Сан-Диего. На другом конце США команда ученых планировала разрезать мозг на тонкие пластинки толщиной с волосок. «Обсерватория мозга» доктора Аннесе особым образом хранит мозг умерших, материал для будущих исследований по самым разным темам — от болезни Альцгеймера до нормального старения. Однако ни один объект не удостоился такого внимания ученых, как мозг Генри. Команда сфотографировала каждую из 2401 пластинки и сохранила — в формалине и в электронном виде. Работа продолжалась 53 часа, и Якопо не лег спать, пока не убедился, что информация о каждом кусочке этого необычного мозга аккуратно сохранена
[8]. Таким образом, исследователи по сей день могут изучить ту часть, где похозяйничал доктор Сковилл, а также выдвинуть гипотезы, какие отделы, расположенные по соседству с гиппокампом, помогали Генри, к удивлению окружающих, все же запомнить хоть что-то. В мае 2016 г. Сью Коркин скончалась в возрасте 79 лет, и ее мозг тоже хранится у ученых. На нем нет шрамов от уникальных операций, но он хранит воспоминания об уникальной 40-летней исследовательской деятельности.
