«Если вы учитесь запоминать последовательность из 100 слов, то улучшите именно этот навык», — говорит Кристина Вальховд.
А что происходит с теми, чья память пострадала, например, вследствие черепно-мозговой травмы? Полностью вернуть память — слишком серьезная задача, особенно если задет гиппокамп или разным участкам мозга нанесен значительный и непоправимый ущерб. Цель реабилитации — улучшить качество повседневной жизни. Иногда применяются такие вспомогательные средства, как дневник, календарь с уведомлениями, жесткий график, письменная фиксация списков покупок и полученной информации. Смена привычек после черепно-мозговой травмы, как правило, долгий процесс, порой требующий немалых эмоциональных затрат. Если память ухудшается, необходимо потратить много времени и сил, чтобы получить образование и освоить профессию, а иногда реабилитация — это не только активная тренировка памяти, но и процесс определения собственных границ. Тем, чья память пострадала, мнемонические методы пригодятся — они отчасти возвращают чувство контроля над происходящим.
Согласно исследованиям и Элеонор Магуайр, и дуэта Вальховд — Фьелль, тренировка памяти не равнозначна ее непосредственному улучшению, а если пациенту легче запоминать информацию с помощью специализированных методов, это вовсе не шаг назад. У таксистов изменилась пространственная память и вследствие этого увеличился гиппокамп — по аналогии, если освоить мнемонические методы, мозг эффективнее их использует. А гроссмейстеры хорошо запоминают шахматные позиции, и только их.
Над доской склонился Йон Людвиг Хаммер. Затем выпрямился.
«Вы что, шутите? Вы меня РАЗЫГРЫВАЕТЕ? — гроссмейстер от изумления засмеялся. — В следующий раз предупреждайте!»
Мы как будто поставили прямо у него под носом чашку со скисшим молоком — среагировал он чисто инстинктивно. Перед ним одна из досок, на которой фигуры расположены в случайном порядке. Он изучал ее лишь секунду, а теперь с трудом выставил верно всего две фигуры — шокированный, ошеломленный открывшимся перед ним хаосом, который для нас, организаторов эксперимента, с виду ничем не отличается от самой обычной шахматной партии. Со следующей подобной доской он выработал стратегию и сосредоточил внимание на отдельных фигурах — на последнем задании он заработал девять очков.
На досках с ходами из настоящих партий Хаммер допускал четыре, максимум пять ошибок. А с партией Карлсен — Ананд справился безупречно: 23 верно расставленные фигуры, а на доску он смотрел всего пять секунд. За это время вы произнесете фразу «Вишванатан Ананд, Хикару Накамура и Гарри Каспаров», мельком увидите морского конька под водой, решитесь повернуть налево на плохо просматриваемом перекрестке в Лондоне, пройдете через коровник Оддбьёрна Бю, расположенный в его голове, — а Хаммер за это время успел разглядеть все фигуры на доске, запомнить их местоположение, а кроме того — понять, что это за шахматная партия. Непревзойденное мастерство!
Где-то он все же допустил ошибки. В любом случае у него ведь было всего пять секунд.
Хаммер не уходит. Очевидно, его мучает тот факт, что он не расставил все фигуры правильно с первого раза, и настойчиво просит еще об одной попытке.
«Я воспроизведу четыре доски с ходами реальных шахматных партий, и в этот раз ошибок не будет. Разумеется, снова смотреть на доски я не буду», — говорит он.
Мы понимаем, что остановить его не получится.
Действует гроссмейстер очень быстро. Разобравшись с первой доской, он даже не остановился и не стал снимать с нее фигуры — словно находящийся в состоянии транса шахматный медиум, он руководит королями и королевами. Все фигуры на месте, всего 96 штук. И все расставлены правильно, кроме одной пешки.
«Пешки — это скелет, все строится вокруг них; я воспроизвожу доску, исходя из того, где они находятся», — объясняет он нам.
Его стратегия не похожа на метод Ольги для которой важнее вертикаль E.
Хаммер занимается шахматами профессионально. Порой он 10–12 часов в день разбирает шахматные дебюты — это его работа. Он прочел все те книги, что нам показывал Симен Агдестейн, вызубрил ходы и контрходы — у него есть возможность обратиться к ним в любой момент, когда он делает ход во время соревнований. Но на долгих турнирах он устает, и память играет с ним злую шутку.
«Случается, я забываю, какую стратегию я разработал, потому что слишком углубился в мысли об альтернативной версии», — говорит он.
В рабочей памяти невозможно одновременно удержать слишком много объектов — всего лишь сходив в туалет, человек иногда теряет мысль. Йон Людвиг Хаммер разглядывает последнюю доску. Рука зависла над белой пешкой. Он берет ее в руки и снова ставит.
«Не хватает одной фигуры, — говорит он. — Но ее здесь не было, когда вы показали мне доску. Здесь нужна пешка, чтобы защитить коня. Иначе вся область остается открытой, а такого быть не должно».
Мы еще раз все проверяем. Мы просто-напросто забыли поставить белую пешку на C2. Ход игры переломился. Нам поставили шах и мат.
Глава 6. Кладбище слонов. Или искусство забывать
Я стою на берегу,
Бурю взором стерегу.
И держу в руках своих
Горсть песчинок золотых.
Как они ласкают взгляд!
Как их мало! Как скользят
Все — меж пальцев — вниз, к волне,
К глубине — на горе мне!
Как их бег мне задержать,
Как сильнее руки сжать?
Сохранится ль хоть одна,
Или все возьмет волна?
Или то, что зримо мне,
Все есть только сон во сне?
Берлин, 1879 г. Вдоль реки Шпрее прогуливаются нарядные горожане. Любуются свежей листвой на липах из уличных кафе Унтер-ден-Линден. Поправляя платья и цилиндры, вдыхают запахи весны — лошадиного навоза на улице и горячих брецелей
. Нежная листва отбрасывает на землю тень. «Чудесный день, — вполне вероятно, думает один из гуляющих под берлинскими липами, — интересно, сохранится ли в моей памяти именно это мгновение? Вспомню ли я с той же ясностью колышущий верхушки лип ветерок, если подумаю об этом дне, скажем, через год, через пять, двадцать лет? Что я забуду?»
Одновременно в лаборатории Берлинского университета ученый в полном одиночестве готовится к грандиозному эксперименту. То, чему он себя подвергнет, не имеет аналогов в истории. Он не собирается покорять горные вершины, изобретать лампочку или лететь на Луну. О его поступке не расскажут на уроках в школе. Но он впишет себя в историю психологии и станет великим героем, человеком, побывавшим там, куда не заходил еще никто. Германа Эббингхауза
[81] запомнят благодаря весьма обыденному процессу — забыванию. Пока берлинское высшее общество гуляет вдоль реки и греется на солнце, Эббингхауз пичкает свою память бессмысленными слогами. БОС — ДОТ — ЙАК — ДАТ. Он учит их наизусть, а затем проверяет себя — час за часом, день за днем, пока у него не получается повторить в правильной последовательности списки, содержащие 25 бессмысленных слов. У стен Берлинского университета кипит жизнь, а Эббингхауз запирается внутри и погружается в свои списки. Для изучения памяти он выбрал очень толковое средство: ему не досаждают и не мешают эмоции, идеи и собственная жизнь. Затем он проверяет, какая часть информации осела у него в голове: через 20 минут, через час, 9 часов, день, 2 дня, 6 дней и 31 день.
