Результат приобретает смысл, если думать о памяти и планах на будущее как двух сторонах одной медали. Участники эксперимента подробно проговорили воспоминания о фильме — запустилась машина по воспроизводству эпизодов, и благодаря этому испытуемые лучше справились с поставленной задачей.
Еще одна полезная функция способности заглядывать в будущее — вознаграждение за то, что происходит здесь и сейчас. Представьте себя после тренировки: вы вспотели, запыхались, по телу разливается приятная тяжесть, а вы с чистой совестью ложитесь на диван. Это чувство, берущее за основу ранее полученный опыт, — вознаграждение себе самому. Представив его себе, мы как бы получаем его заранее, чувствуем слабое предвкушение. Оно и мотивирует нас на тренировки. Такие награды гораздо сильнее влияют на наше поведение, чем нам кажется. Во время одного эксперимента испытуемые оценивали ценность вознаграждения, полученного в данный момент времени, сравнительно с наградой более крупного размера в будущем. Оказалось, что лишь продумывание в подробностях отдаленной перспективы получения награды повышает ее ценность в глазах того, кому приходится делать выбор, и разница между непосредственной наградой и отдаленной нивелируется. Благодаря этому нам проще игнорировать текущие потребности. Ряд исследователей называют такого рода предварительные вознаграждения краеугольным камнем всего цивилизованного общества. С точки зрения эволюции это означает, что мораль родилась параллельно нашей способности игнорировать собственные эгоистичные потребности ради социального поощрения, то есть возможности ощутить себя частью группы. Награду мы получаем до совершения социально одобряемого поступка, что дает огромное преимущество
[107].
Польза для выживания и продолжения рода сама по себе ничего не доказывает. Такова эволюция: она дает нам поводы для рассуждений и предположений, благодаря которым никак не связанные нити становятся одним целым. Каменные топоры и наскальные рисунки, следы от зубов и инструментов на скелетах животных, объем мозга, вычисленный исходя из размеров черепа, — все вместе образует длинную последовательность, тянущуюся к психике современного человека. Ее мы и пытаемся познать с помощью современных сканеров и экспериментов. Томас Саддендорф даже считает, что планирование будущего закладывает основы для развития языка, одной из самых характерных для человека функций.
Визуализация будущего бессмысленна, если нет возможности поделиться информацией о нем с остальными членами группы или же индивид вынужден предаваться этому занятию в одиночестве. Гибкость наших мыслей привела к развитию столь же гибкой системы коммуникации, позволяющей доносить свои мысли. Во время эволюции обе функции потихоньку подталкивали друг друга, но в их танец вплелся еще один элемент — стремление находиться в обществе, почти инстинктивная потребность делиться. Наши ближайшие родственники, обезьяны, ищут друг у друга в шерсти паразитов — у людей аналогичным процессом является речь. Мы сплетничаем, рассказываем истории, беседуем. С этой точки зрения общение превращает нас в группу, а это имеет важнейшее значение для выживания — и помогает делиться знаниями и опытом, воспоминаниями и историями.
«С незапамятных времен нами движет тяга рассказывать друг другу истории. Древнейшая из известных — наскальный рисунок во французской пещере Ласко, ему около 17 000 лет. На нем изображен мужчина, лежащий на спине перед бизоном. У бизона выпадают внутренности — судя по всему, в него попало копье. Или же он пострадал при встрече с волосатым носорогом, изображенным рядом. Мы не знаем точно, что же там произошло — определенно нечто необычное, — но людям было важно поделиться информацией об этом событии», продолжает Томас Саддендорф.
По его мнению, подобные события оказали огромное влияние на способность людей говорить о будущем. Рассказывая истории, мы совершенствовали способность предугадывать и визуализировать события будущего.
«В большинстве историй — неважно, романы это или народные сказки, — речь идет о том, как люди решают сложные проблемы. Во всех есть своего рода мораль: если мы поступим так же, как главный герой, случится следующее. Так увеличивается наш собственный запас решений будущих проблем. Мы обладаем врожденной способностью учиться друг у друга, а значит, не нужно вновь и вновь изобретать колесо. А главное, мы обмениваемся мечтами о будущем».
Психолог и писатель Педер Кьёс считает, что рассказы сильно влияют на нашу жизнедеятельность, а также на то, как мы представим себе альтернативный сценарий жизни. Если собственная жизнь становится для нас ловушкой, именно в библиотеке отыщутся чужие мысли, чувства и поступки — для нашего мира они станут возможностями из параллельной вселенной. А еще можно включить телевизор, пойти в кино, почитать новости. Рассказы — очень яркий элемент нашей цивилизации, почему они так нас привлекают?
«Читая романы, мы представляем себе другую жизнь. В нашей культуре чужая жизнь и судьба вызывает огромный интерес», — говорит он.
По его мнению, этот интерес усилился в западной культуре, где люди более отстраненно относятся к Богу, а отношение индивида к самому себе ставится выше отношений с божеством. Рассказы о судьбах становятся путеводной нитью нашей собственной жизни. Телесериалы, фильмы, блоги, новости, посты в соцсетях и романы — истории о мире и целый мир историй, какофония возможных жизненных сценариев, к которой мы обращаемся каждый день, грезим, пролистываем, выбираем или откладываем в сторону.
Одно известно точно: если мы не представляем некое событие, мы ничего не сделаем для того, чтобы оно стало реальностью. Без импульса создать нечто новое оно не появится. Томас Саддендорф вдобавок полагает, что креативность, необходимая для создания художественных литературных произведений, берет начало в планировании будущего.
«Если говорить о художественных произведениях, это тот же механизм, что и во время визуализации будущего. Наши мысли — это симулятор, позволяющий нам оценить последствия уже описанных событий, их отношения к другим событиям, их реалистичность и так далее. Зачастую сценарии будущего оказываются лишь выдумкой, ведь далеко не все, что мы способны себе вообразить, станет реальностью. Та же система активна в тот момент, когда мы представляем себе, каково это — быть другим человеком. Театр памяти на самом деле — театр разума, где мы сами ставим спектакли и пересматриваем события прошлого, или представляем себе будущее, или придумываем пьесу, где главным героем вместо нас самих становится другой человек. И в этом процессе участвуют одни и те же отделы мозга».
В греческой мифологии есть богиня памяти Мнемозина — мать девяти муз, покровительниц искусств и наук, в том числе поэзии. Значит, идея, что способность представить себе нечто несуществующее связана с памятью, на самом деле не так уж нова.
«Думаю, память — основа всего, что я пишу, — говорит Линн Ульман. — Разумеется, сами по себе воспоминания ничего не превращают в искусство. Форма — вот что отличает рассказ о ночном сне и роман. Если вы пересказываете сон, интерес он представляет лишь для рассказчика. Если вы пишете для других людей, необходимо выйти за эти пределы. Я беру на себя обязательства только перед литературой, больше ни перед чем, даже если как основу использую личные воспоминания».
