Ильва: Да! Во Вселенной множество галактик — то же утверждение справедливо для воспоминаний, множества сохраненных нами мгновений. Именно поэтому я решила стать психологом — мне хотелось разобраться, как устроены наши внутренние вселенные.
Хильда: А я по этой же причине стала писателем! Я думаю, все мы живем с виду нормальной, упорядоченной, рациональной жизнью, а на самом деле нами управляют фантазии, мечты и желания, которых мы и сами не понимаем. Я часто задумывалась о том, что память — ядро рассказанных нами историй, повествовательные приемы мы черпаем из самой памяти. Когда я пишу, есть две модальности: «обычно все было устроено вот таким образом» или «а затем случилось нечто выдающееся». Голливудские фильмы сначала всегда показывают то самое нормальное состояние, благодаря которому возникает чувство повторения — в книге мы зовем его общими воспоминаниями, — а затем происходит невероятное событие, как правило, через 20 минут после начала фильма или даже раньше. Такая структура вполне соответствует уникальным, переворачивающим все с ног на голову моментам, выделяющимся среди прочих в памяти. А еще мы постоянно заглядываем вперед и оглядываемся назад — путешествуем в прошлое и будущее. Бывают и клиффхэнгеры — напряженные мгновения литературного произведения, когда герой оказывается в смертельной опасности и нам долго не рассказывают, что же случилось. Такова жизнь. Чтобы узнать тайну, нам нередко приходится подождать. Жизнь каждого из нас наполнена клиффхэнгерами.
Ильва: Да, рассказ о жизни — это экзистенциальная часть памяти. Мы живем в повествовании о нас самих и о мире, хранящемся в памяти. В произведениях художественной литературы есть метафоры и намеки — их мы ищем и в реальности. Мы пытаемся выстроить связи. Впоследствии мы встраиваем себя в некую картину, имеющую символическое значение для ситуации или истории.
Хильда: А что ты узнала? Ты ведь специалист по памяти — вряд ли ты почерпнула что-то новое.
Ильва: Проводя свой 100-дневный эксперимент, я наконец поняла, каково быть моим пациентом. Запомнить 100 дней — это нелегкий труд. Но многие люди трудятся так каждый день, даже когда дело касается простых вещей.
Хильда: Многое я бы с удовольствием забыла. Я имею в виду негативный жизненный опыт. Я бы хотела, чтобы воспоминания о нем исчезли навсегда. Многое мне очень хотелось бы отпустить. Мы недооцениваем забывание.
Ильва: Грустные воспоминания тоже бывают жемчужинами в ожерелье выдающихся воспоминаний. Нам не станет лучше, если мы забудем какое-то событие. Я выступаю в защиту забывания рутины. Ведь так приятно просто жить, не запоминая все происходящие с тобой события. Я запомню сегодняшний день. Не уверена, что через неделю вспомню точную дату, но это не так уж страшно.
Люди уделяют памяти очень много внимания, стараясь улучшить ее и запоминать больше. Я понимаю, почему возникает такой интерес. Сама я ратую за то, чтобы люди обращали на свою память внимание и находили ей оптимальное применение. Но есть и обратная сторона. Общество ставит нам определенные требования — их же мы предъявляем к разуму, нами постоянно движет нелепая тяга к совершенству. Нам необходимо не только идеально выглядеть, но и думать. Не помнить всего абсолютно нормально. Не бывает идеальной памяти!
Хильда: Представь, что живешь вечно. Важность событий испарится. Ни одно мгновение больше не покажется исключительным и уникальным.
Ильва: Да, действительно. Будущее приобретет особую важность, ведь оно становится бесконечным. Но все-таки: не уверена, считаю ли я по-прежнему, что лишь те воспоминания, о которых мы говорим с теплотой, скрывают в себе магию. Я не помню первый шаг моего сына и жалею, думая об этом. Разве мне не следовало его запомнить? И одновременно одно из лучших воспоминаний о его детстве — общее воспоминание. Воспоминание о том, как я лежала рядом с ним на кровати, вдыхала запах его волос и поглаживала крохотное тельце. Почему же это воспоминание менее ценно, чем мгновение, когда он впервые пошел сам?
Хильда: Разве оно как минимум не столь же прекрасно?
Ильва: Это в любом случае реконструкция — одно мгновение создается точно так же, как совокупность нескольких. Мы стремимся сохранить прекрасные уникальные мгновения, чтобы они остались с нами навсегда! Но так не бывает, наверно, поэтому ты пишешь?
Хильда: Писать — значит фиксировать радостные мгновения, и это здорово.
Ильва: Ну или не очень радостные?
Хильда: И их тоже, да. Когда я пишу, воспоминания приобретают гиперреальность. Я думаю, память — предмет потребления. Она и есть та самая таблетка счастья: мы обращаемся к счастливым мгновениям жизни и удерживаем их в сознании.
Ильва: В последнее время я немало об этом думаю. На волне интереса к осознанности планирование будущего приобрело дурную славу, как будто думать о будущем — это признак болезни и эти мысли необходимо контролировать! Но наши мысли постоянно бродят — это вполне естественно. Нужно время и чтобы думать о прошлом, и чтобы заглядывать в будущее, и нет необходимости делать это через силу. Именно в состоянии покоя мы путешествуем во времени — туда и обратно.
Пока мы стоим и беседуем, подходит огромный парусник. Он появился совершенно внезапно, будто из ниоткуда. На судне целая толпа празднично одетых людей. Очевидно, кто-то устроил вечеринку на фьорде: танцы, напитки. Из колонок грохочет «Все хотят на небо, но никто не хочет умирать» (шв. «Alla vill till himmelen men ingen vill dö») шведского исполнителя Timbuktu. Корабль огибает здание оперы — даже странно, что это не кадр из фильма. Нетрудно представить на нем всех, о ком мы писали в этой книге: Эдварда Мосера и Терье Лёмо, Элеонор Магуайр, планирующую 127 дней в году провести в командировках, лондонских таксистов, страдающую эпилепсией Терезу Туэ Лунд и дворнягу, послушно сидящую у ее ног, выжившего на Утёйе Адриана Пракона, мечтающего изучать терроризм, и Инес Бликс, занимающуюся вопросами травмы, психолога Педера Кьёса, писательницу Линн Ульман, обдумывающую сюжет нового романа, климатолога Криса Филда — он работает над тем, чтобы температура в мире не повысилась на 2 °C. Мы видим нашу сестру Тонье — она больше не прыгает с парашютом, и Винда, переехавшего в Австрию, и Генри Молейсона, и оперного певца Йоханнеса Вайссера, репетирующего оперу «Евгений Онегин», и следователя Асбьёрна Раклева с дочкой — они стоят у самых поручней. Все эти люди помогли нам разобраться в работе памяти, поделились результатами своих научных исследований, мнениями и историями жизни.
Доносятся слова песни: «Все хотят на небо, но мало кто хочет умереть, мечтают о прибыли, но не сеют семян. Все хотят взять кусок пирога и съесть его. Люди хотят брать, но отказываются давать».
Мы мечтали о другой финальной песне — не о включенном на полную громкость хите Timbuktu. А может, все было не так и на самом деле над Осло-фьордом июньским вечером звучала песня The Beatles «In My Life»
[109]:
