В день отъезда из Удена Эверт намерен рассказать сыну, что серьезно болен. Он считает, что уже пора.
ВОСКРЕСЕНЬЕ 21 июня
Криков ликования пока не слышно, но вчера скоропостижно скончался господин Баккер.
Граме услышал, как госпожа Смит сказала себе под нос:
– Осталась еще Слотхаувер.
– Я этого не слышал, – мягко сказал он ей.
Она перепугалась и начала пространно извиняться.
– Да перестаньте вы, ей-богу. Я прекрасно все понимаю. Но на всякий случай, говорите сами с собой немного тише. Особенно если госпожа Слотхаувер где-то поблизости.
Не могу назвать смерть Баккера тяжелой утратой. Нечасто встретишь столько негатива в одном человеке, хотя должен честно признаться, что его ругательства не раз вызывали мою улыбку. У него был огромный запас оригинальных бранных слов. Единственным существом, с которым Баккер как-то соглашался, была Слотхаувер. И теперь ей одной предстояло отпускать ядовитые замечания по адресу всех и вся в доме. Может, она наконец немного утихомирится. Наверно, у нее жизнь была тоже не сахар.
– Каким было ваше детство? – спросил я ее однажды без всякой задней мысли.
– Не ваше дело, – был ответ.
Вечером едем в ресторан. Члены клуба СНОНЕМ должны поддерживать друг друга в хорошей форме. На следующем собрании предложу включить этот пункт в устав. Расшевелить другого подчас бывает легче, чем самого себя. И от других подчас можешь получить больше, чем ожидаешь. Когда приятель или приятельница предлагает какой-то план, думаешь: почему бы и нет? А если запланируешь что-то сам, начнешь сомневаться: к чему это все?
ПОНЕДЕЛЬНИК 22 июня
Первая в моей жизни телячья щечка была восхитительной, и первая копченая утка, пожалуй, тоже. Никогда не поздно попробовать что-то новое, но многие старики имеют совсем другое мнение на этот счет. Нет ничего лучше тефтелей – если ты всю жизнь не заказывал ничего, кроме тефтелей.
Может быть, услышав о телячьих щечках, вы вообразили какой-нибудь шикарный ресторан? Ничего подобного. “Отель Золотой фазан” располагается в старом фабричном цехе в центре Амстердама, на берегу Эй. Никаких наворотов. Официанты простые ребята, искренне дружелюбные и терпеливые. Терпение само по себе вещь прекрасная, а уж со стариками нужно быть вдвойне терпеливыми.
Молодой официант подходит к столу, чтобы принять заказ на выпивку, а Герт на четверть часа застрял в туалете. А когда выбирали блюда, исчезла Риа. Хотела достать носовой платок из рукава своей куртки и заблудилась на пути в гардероб. Ее привел обратно, держа за руку, какой-то элегантный юноша. Леония вдруг тоже собралась исчезнуть, но мы проголодались и не отпустили ее.
– Только после десерта, детка, – сказал Эверт.
Обычно мы являемся в ресторан в числе первых посетителей. Соблюдаем золотое правило голландцев: “На часах шесть – садись есть”. Но так как мы делаем все ужасно медленно, то иногда уходим из ресторана последними.
Разумеется, старики не так уж редко ходят в рестораны, но обычно в составе супружеских пар или большого семейства: дедушка, бабушка, их дети и внуки отмечают дни рождения и юбилеи. При этом старики как-то теряются, ожидая, что кто-то из детей или внуков попытается втянуть их в застольную беседу. Обсуждаемая тема им непонятна, а слов они не могут разобрать из-за шума. Они присутствуют, но по-настоящему не входят в компанию.
Где вы видели восемь стариков, гуськом ковыляющих в ресторан? Нигде и никогда. Мы по-настоящему дружная компания, хотя часто с трудом понимаем друг друга. Ресторанная акустика – это проблема. В первую очередь для других гостей, ведь мы говорим так громко, что нас слышно аж на кухне. К счастью, мы героически преодолели смущение и редко затрагиваем непристойные темы, разве что Эверт выдает иногда за едой сортирный анекдот. И получает с разных сторон дружеские тычки, пока не заткнется.
ВТОРНИК 23 июня
Я уже скучаю по Баккеру. Новые налоговые планы сильно ударили по старикам, признался премьер-министр Рютте нашему народному представителю в парламенте, господину Кролу. Если бы Баккер прочел это в газете, он был бы совершенно сбит с толку. Не знал бы, на кого обрушиться с бранью: то ли на Рютте, “который всегда гнобит стариков”, то ли на “этого гребаного педика из партии «50 плюс»”. У Баккера имелся поразительный запас ругательств для гомосексуальных соотечественников. Сколько раз он вызывал у меня отнюдь не политкорректный смех.
“Какое ужасное лето”, – услышал я чью-то жалобу, хотя лету исполнилось всего два дня. Что правда, то правда, дожди и 14 градусов – конечно, не лето. Собственно говоря, здесь судят о погоде, глядя в окно. Выходят из дома максимум на маленькую прогулку. Летом я готов каждый раз промокать под дождем на своем скутмобиле, но здесь это считается дурью. Если бы директриса могла мне это запретить, она наверняка взвесила бы такую возможность. Промокший старикан на драндулете, стыд и срам.
– Разве это так уж разумно, господин Грун? – спросила она однажды, задумчиво глядя на мокрый след, оставленный мной в холле.
– Ах, маленький дождик не повредит.
– Уж очень вид у вас непрезентабельный.
В ее голосе прозвучало легкое неодобрение.
– А я должен выглядеть презентабельно? Кого-то или что-то представлять? – спросил я, изображая наивность.
Мой вопрос все-таки немного смутил ее.
Чемпионат мира по футболу среди женщин не вызвал здесь интереса.
– Вы же смотрите заведомо слабый мужской футбол, его так много в телевизоре, а женский футбол – это все-таки весело, – послышалось резюме с самой неожиданной стороны, а именно от Рии.
Когда кто-то спросил, что она в этом понимает, она назвала четырнадцать игроков сборной Нидерландов. Несколько ртов раскрылись от изумления. Сегодня ночью Риа собирается смотреть матч Нидерланды – Япония. Я знал, что Риа – большой знаток футбола, и уверен, что в прошлом сезоне она добилась бы с “Аяксом” лучших результатов, чем Франк де Бур по прозвищу “Пас-поперек”.
СРЕДА 24 июня
– Кто-то испортил воздух?
Госпожа Слотхаувер повторяет свой вопрос несколько раз. Затем окидывает сотрапезников неодобрительным взглядом, как бы в поисках покрасневшего преступника. И тогда все смотрят на госпожу Лангефелд.
– У нее болезнь, из-за которой бывают газы, – объяснила однажды сестра Хервеген.
– Тоже мне извинение, – сказала Слотхаувер, когда сестра удалилась за пределы слышимости.
Упомянутая болезнь, в сочетании с неаппетитным ритуалом поглощения пищи, привела к тому, что госпожа Лангефелд обычно сидит за столиком одна. Никто не садится рядом с ней, а когда она подсаживается к другим, сотрапезники друг за другом переселяются за другие столы. Уж очень сильно она благоухает. И хотя мне больно видеть, как она страдает из-за своего маленького изъяна, я все-таки очень редко могу заставить себя занять место за ее столом. В сущности, только тогда, когда у меня сильный насморк.
