– Это останется между нами?
– Конечно, я обязана хранить профессиональную тайну.
Ну, если речь зашла о тайне, да еще профессиональной, я мог быть спокоен. Я сказал себе, что рано или поздно найду брешь в ее панцире. Брони без бреши не бывает. Мелани станет моим объектом изучения, таким же, как я – ее. Раз уж нам придется бывать вместе, это нас сблизит. Я и представить себе не мог, что попал в дьявольскую переделку и стану жертвой собственной западни.
– А когда начнем?
Она ответила:
– Прямо сейчас, если хочешь.
А я сказал:
– Почему бы и нет.
Мелани станет великим психоаналитиком, у нее дар, она может разговорить любого, с ее особой манерой смотреть на вас с ласковой улыбкой, покачивать головой, никогда не осуждая и подталкивая продолжать, как будто вы изрекаете нечто оригинальное и увлекательное. Она, безусловно, преуспела бы на телевидении или в полиции. Когда она говорит свое: «Я понимаю» – у меня все внутри переворачивается. С ней я обнаружил, что мне нравится говорить о себе; и до наших сеансов я чувствовал себя неплохо, но после них – куда лучше.
Когда я перечитываю наш с Мелани ночной эпизод, у меня ощущение, что я пересказал сцену из дешевой комедии, и я уверен, что нашлись идиоты, которые не сдержали улыбки, но ничего смешного здесь нет, скорее, это выворачивает душу. Не нужно смеяться. Не над этим. Я перечитываю, потому что теперь мне важна каждая деталь. Это Мелани предложила мне наш первый сеанс. Если вы сейчас читаете всю историю с самого начала, то этим вы обязаны ей, идея была ее. Чтобы я написал автобиографию. Вначале я отказался, даже слышать об этом не хотел, хватало наших с ней разговоров, я не видел смысла добавлять еще и это. Она объяснила, что как только я закончу, то буду внутренне готов к операции. Не мог же я ей сказать, до какой степени мне претила сама идея. Мы продолжили спор, я уперся и был настроен враждебно, она убеждала, что это поможет мне разобраться, найти возможные выходы, определить, что для меня важно, а что не очень, а потом нащупала аргумент, который меня убедил:
– Только тебе решать, хочешь ты продвигаться вперед или стоять на месте. Ты какие иностранные языки учил в лицее?
– Английский, но говорю средне. Еще немного испанский.
– У немцев есть одно слово, оно мне очень нравится, когда речь идет о воспитании, Kinderstube, дословно: «детская комната». Они говорят, что у кого-то есть – или нет – эта Kinderstube. Слово женского рода. В сущности, речь идет о первом окружении ребенка, которое постепенно, шаг за шагом, накладывает на него отпечаток. Оно определит, кто он такой. Так формируется его натура, и рано или поздно она себя покажет – как известно, «гони природу в дверь, она войдет в окно». Именно поэтому, если ты решишься, тебе придется возвратиться как можно дальше.
* * *
Мы проговорили до рассвета.
Вернее, говорил я, а она слушала.
Время от времени она бросала свои: «Я понимаю», служившие мне хлебными крошками, которые размечали дорогу и позволяли двигаться вперед. А потом она замолчала. Я немного подождал – наверно, она задумалась, – потом вгляделся, челка скрывала ее закрытые глаза, она заснула. Я лег рядом и думал, как мне повезло встретить такую открытую и доброжелательную девушку. Не каждый день попадается кто-то, готовый бескорыстно помочь. В какой-то момент она прижалась ко мне. Ей было холодно.
Я обнял ее, и мы заснули бок о бок.
Утром я сказал, что согласен и возьмусь за рассказ о своей жизни. Только не очень понимаю ни с чего начать, ни как все изложить, ведь я массу вещей забыл или не знал. Она ответила, что это не имеет ни малейшего значения, потому что никто моих записей читать не будет. Даже она сама. Потом спустилась за круассанами, а я взял листок бумаги. Довольно легко написал строк двадцать. Вернувшись, она приготовила завтрак. Дожидаясь, пока будет готов кофе, глянула на мой текст. Сказала, что неплохо, только «вспаминаю» пишется через «о».
* * *
В конце марта отпраздновали свадьбу Барбары и Гаэль. Они говорили об этом уже несколько лет; еще до того, как был принят закон, они лелеяли мечту стать первой поженившейся парой. Когда Гаэль сообщила новость родителям, у отца случился сердечный приступ и они упустили возможность войти в Историю. Потом нужно было договариваться с семьей, но в тот момент, когда все утряслось, с отцом случился еще один инфаркт, на этот раз из-за избыточного веса, и все пришлось переносить вторично. Затем Гаэль заявила, что больше и слышать не хочет об этой затее: лучше не дразнить дьявола, на третьей попытке она рискует потерять отца, к которому очень привязана. Между нами говоря, это стало притчей во языцех. Но, уйдя на пенсию, ее родитель занялся плаванием – час в день – и скандинавской ходьбой, похудел, и она решилась. До последнего мгновения все опасались дурного известия.
Барбара всю жизнь была стюардессой, она самая давняя подруга Стеллы, когда-то они жили вместе, и я ее хорошо знал, потому что множество раз принимал участие в демонстрациях, сидя у нее на плечах или держа ее за руку. Она попросила Стеллу быть ее свидетельницей, и та сразу же согласилась. Барбара души не чаяла в Гаэль, которая была на одиннадцать лет моложе и работала в аэропорту Руасси, в полиции. Очень скоро Гаэль стала близкой приятельницей Лены, не потому, что была копом, а потому, что разделяла страсть той к «харлеям». Она обзавелась великолепным облегченным боббером
[54] «Dyna Street» с эйп-рулем
[55], который иногда меняет на «Twin-Cam» Лены – та считает, что ее собственному рогатому другу немного недостает настоящего нерва, и задумывается, не купить ли такой же, как у Гаэль. Когда они собираются вместе, с ними становится скучно, потому что говорят они только о «харлее», шасси, моторе и трансмиссии. Лена украсила подругу дюжиной племенных татуировок на спине и ляжках. Гаэль просила ее стать свидетельницей, но Лена отказалась. Никаких объяснений она не дала, только сказала, что ей это поперек горла и нет ничего дебильней, чем две идиотки, которые решили податься в гусыни.
Нужно знать, кто ты, верно?
Стелла провела тонкую подрывную работу, и Лена передумала, узнав, что Гаэль решила устроить парад «харлеев» в роли эскорта, чтобы сопровождать их в мэрию Пятого округа. Лена согласилась его возглавить. Они кинули клич среди приятельниц и среди приятельниц приятельниц – тех, кто нарезал на «харлеях», естественно, остальных это не касалось.
В условленную субботу они встретились у Порт д’Итали. Их было шестьдесят две. Некоторые приехали из Бретани, из Монтобана и даже из Бельгии специально ради удовольствия продефилировать всем вместе. Большинство не знали ни Барбару, ни Гаэль. Они надраили свои агрегаты, которые сверкали как новенькие. Все нарядились в свои кожаные доспехи, оставив шлемы в гардеробе. Начали движение от Порт д’Итали ровно в десять тридцать. Во главе левой колонны на рогатом чоппере ехала Лена с одетой во все белое Гаэль позади; Жюдит, ассистентка Лены, ехала бок о бок с ней с Барбарой на пассажирском сиденье, ведя за собой правую колонну. За ними со скоростью величественного президентского кортежа следовал эскорт из шестидесяти «харлеев», выстроившихся в две колонны. Стелла, стоя на платформе пикапа, открывала движение и снимала эту дикую выездку. Они тронулись по авеню д’Итали, спустились по авеню де Гоблен, снова поднялись наверх по улицам Клод-Бернар и Гей-Люссак. Свадебный кортеж издавал адский грохот. Как если бы десятки металлических барабанов одновременно били в такт (пуристки решили, что им следует подражать звуку лошадиных подков по парижским мостовым). Пешеходы смотрели на дьявольскую орду амазонок, которые плевали на красный свет и показывали средний палец разъяренным автомобилистам. Некоторые думали, что идут съемки фильма, может, рекламного ролика. Невесты приветственно махали руками зрителям, которые скапливались на пути кортежа. Некоторым мотоциклисткам казалось, что они движутся недостаточно быстро, и они крутили рукояти, развлекаясь тем, что ехали зигзагом или жгли задние шины, поднимая машину на дыбы. На выезде с улицы Суфло Лена подняла руку; караван застыл, давая время отставшим догнать остальных. Затем весь отряд прибыл к Пантеону, припарковавшись в ряд на площади.
