– Да, – отвечаю я, – это было бы некстати перед концертом.
– Что за мерзкая погода, вот невезенье.
Он зашел в уголок, обустроенный под кухню, где стояла кофеварка, и в два счета приготовил нам кофе. Я сказала себе: просто невероятно, какой он милый, и простой, и человечный, никакой заносчивости или высокомерия, а ведь по отношению ко мне это было бы естественно, я по сравнению с ним никто.
– А если туда кальвадоса плеснуть, быстрее согреемся, – продолжил он, доставая бутылку из шкафчика. И налил в обе чашки. Потом скрутил косячок и передал мне.
Я поверить не могла, что Дэвид Боуи любит кальвадос. На столе я заметила восемь стопок разных фотографий, две уже были подписаны, а еще «Л’Экип»
[83], открытый на странице с футболом, мне это показалось забавным.
– Вы любите футбол?
– Это моя страсть. Хотел бы стать либеро
[84], но… Сейчас, со всеми переездами, просто безумие какое-то. А ты разбираешься в футболе?
– Совсем нет. Можно я возьму подписанную фотографию?
– Погоди, я подпишу специально для тебя. Как твое имя?
– Элен, но я его очень не люблю, хочу поменять.
– Правда? А ведь красивое имя – Элен.
– Вам нравится? Тогда да, пожалуйста.
– Выбери, какую хочешь.
Я взяла фотографию с альбома «Aladdin Sane»
[85], ту, где красно-синяя молния пересекает лицо.
– «Я с ума схожу по тому периоду.
– Я тоже. Это твой любимый альбом?
– Он мне очень нравится, но больше всего я люблю «Heroes», я его слушала тысячи раз.
Он расстегнул рубашку из бежевого шелка и показал на торсе три великолепные цветные татуировки с самим собой, на сердце огромный «Aladdin Sane» с пресловутой двойной молнией, рядом, начинаясь под мышкой, странный «Diamond Dogs»
[86], немного выцветший, а на животе «Hunky Dory»
[87], где он держится руками за голову. Два верхних тату связывала огромная изогнутая надпись курсивом «We can be Heroes»
[88]. Я обомлела.
– Это гениально!
– У тебя есть татуировки?
– Ну нет.
– В наше время без тату нельзя, иначе выглядишь мещанкой, без тату просто отстой.
Он взял фотографию из пачки и надписал ее мне черным фломастером:
Красавице Элен,
которая приехала из Парижа, чтобы увидеть меня.
С моей искренней дружбой и симпатией,
Дэвид Боуи, Верхтер 1997
Он поставил подпись с завитушкой и протянул мне фото. В тот момент, когда я ее взяла, он не выпустил карточку из рук, а притянул меня к себе. Не совсем понимая, что происходит, я оказалась совсем близко к нему, всего в нескольких сантиметрах от мужчины, который лучился светом; он склонил лицо и поцеловал меня. Да, он прижался своими губами к моим. И тут я растаяла. Буквально растаяла. Он прижал меня к себе, я обвила руками его шею, он поднял меня и положил на постель.
– Погоди, ты, случайно, не хочешь сказать, что я сын Дэвида Боуи?
– Послушай, мне тогда только исполнилось семнадцать, и в голове гулял ветер вместо мозгов. А рядом был не обычный мужчина, а Дэвид Боуи. До тебя хоть доходит? Нечто несоразмерное. А главное, я никогда не имела связи с мужиком. Парни меня не интересовали, для меня это была данность. Меня привлекали только женщины. А тут у меня и времени подумать не осталось, я была в полном потрясении. Все произошло настолько неожиданно, настолько невероятно. Должна признать, опыт оказался не самый приятный. Заняло все не больше трех минут, он навалился на меня и тряс, как грушу, мне было больно, я не могла шевельнуться. Он закричал и остановился, вид у него был довольный. Я подумала: Дэвид Боуи, пусть получилось не очень удачно, но это не имело никакого значения, верно? Мы были рядом, голые, в одной постели, и он был невероятно мил. Сказал, что устал и в следующий раз все будет лучше. Расспрашивал о моей жизни, о том, что я люблю, мы долго разговаривали, как я еще ни с кем никогда не говорила. Даже голый он был классный, красив, как обложка альбома, когда он улыбался, меня словно горный поток омывал, я была на другой планете. Я спросила, могу ли я сопровождать его в турне и чем-то помогать, он ответил: «Почему бы нет». Взял бутылку кальвадоса, и мы стали ее распивать, прикончили минут за десять, веселясь от души. Он рассказывал о фильме, который будут снимать в октябре, намечено тридцать съемочных дней, он постарается и меня подключить, я повторяла себе: черт, с ума сойти, что со мной происходит, я же влюбляюсь в этого мужика! Действительно влюбляюсь! Это невозможно, я же лунный микроб, глупая пыль, а он звезда, что же будет? Он встал, вытащил обувную коробку из-под кровати, достал оттуда прозрачный пакетик, заполненный белым порошком, аккуратно высыпал вдоль столешницы, оторвал кусок от страницы «Л’Экип», свернул его конусом и занюхал полоску в пять сантиметров, потом протянул трубочку мне. В то время я только курила иногда немного травки, но ни разу не прикасалась к коксу, да и желания такого у меня по-настоящему не было, но я не хотела показаться кайфоломкой или дурочкой, поэтому взяла трубочку, поднесла к носу, как это сделал он, и втянула. Наверняка я что-то сделала не так, потому что я задохнулась; как ни старалась сдержаться, я чихнула, белая пудра взлетела на воздух и осела у меня на носу и на губах. Он захохотал.
– Не волнуйся, – сказал он, – со мной в первый раз было то же самое. Не важно, у меня его полно.
Он прикончил пакетик, насыпав еще одну полоску порошка. Именно в этот момент я услышала знакомую музыку и сказала себе: странно, я не видела, чтобы он ставил пластинку. Доносился гул толпы, и я поняла, что приглушенный звук шел снаружи.
– Что это? – спросила я.
– Это «Rebel, Rebel»
[89]. Он всегда начинает с этой вещи.
– Кто – он?
– Боуи!
– А вы, кто же вы?
– Ну, я его двойник.
– Вы не Дэвид Боуи?!
– Я его дублер по свету и по костюмам, у нас до миллиметра одинаковые размеры, только я натуральный блондин и у меня синие глаза, а у него после несчастного случая один глаз синий, а другой карий, но, кроме этого, мы похожи как две капли воды. Я провожу звуковые монтировки и проверяю сцену, когда он опаздывает, как сегодня, а еще подписываю фотографии, в среднем по пятьсот в день, короче, я его мальчик на побегушках.
