А когда он представлял себе, как муза его Нинель с каким-то бесом под адский грохот электрогитар танцует что-то медленное, так сразу ему зубами скрипеть хотелось. А если бы возможность представилась, он бы этому самому бесу собственноручно рога бы отвернул, возможно, даже вместе с его непутевой головой.
А стихотворение он в этот вечер все-таки написал. Уже в канун тихого райского утра, когда лучи встающего солнца нежно золотят далекие лимбы, когда бородатые могучие архангелы выходят обливаться ледяной водой голубых водопадов, а купидоны развлекаются стрельбой из своих луков по самым разнообразным мишеням — от гордых лебедей до плодовитых клопов из рабочих бараков, Лютиков закончил писать, да так и уснул, положив кудрявую голову на руки, прикрывающие еще не подсохшую и никем еще не прочитанную запись.
— Лютик, ты спишь?
Кто-то осторожно погладил его волосы, и Лютиков открыл глаза.
Муза Нинель была уже в рабочем одеянии, собственно, и смотреть, кроме как на нее саму, было не на что. Правда, Лютиков смотрел с удовольствием. Муза была свежа и непорочна, от лака и губной помады не осталось и следа. Совсем другое было существо. Ангелов на иконе видели? Вот таким ангелом и выглядела муза Нинель.
— Пишешь? — Она тоненькими пальчиками выцарапала из-под руки поэта блокнот, тихонечко посапывая, прочла написанное, подняла свои огромные синие глаза на Лютикова и робко спросила: — Это ты написал? Вчера?
Судя по реакции, стихи музе понравились.
Честно говоря, Лютикову они тоже нравились, правда, он не был уверен, что строчки, написанные им, принадлежат именно ему. Бывают же шуточки у демиургов, подкинет кто-нибудь из могучей кучки свои стихи средненькому поэту, и смотрят с любопытством, не возгордится ли?
— Ну как дискотека? — спросил Лютиков. Равнодушие далось ему с видимым усилием.
— А-а, — Муза беззаботно взмахнула крылышками. — Ерунда. Сначала группа «Вий и его ребята» выступали… Типа украинского рока… Нет, играли они классно и солист, Вий этот самый, очень у них неплохой. Представляешь, как в припеве басом ахнет: «Са-тана там правит бал!», зал в лежку. Ламии визжат, ведьмы плясать в проходе начали, демоны попробовали было порядок навести, да куда там! — Муза хихикнула. — Тусня, Лютик, сплошная. Бесы, естественно, обкурились, их шиза накрывать стала, так что когда во втором отделении Амдусциас вышел, все уже на ушах стояли, рожками друг по другу прикалывались…
— Что за Амдусциас? — удивился Лютиков. — Даже не слышал о таком.
— Да ты чо, Лютик? — сделала круглые глаза Нинель. — Это ведь самый крутой сегодня рокер в Инферно! Великий герцог, музыку с детства пишет, а сам он такой… ну, мужик с головой единорога! Но я большего ждала. Правда, цветомузыка была обалденная! Представляешь, стена пещеры в маленьких дырочках, а потом вдруг через эти дырочки газ пошел и вспыхивать начал. Прикинь, Лютик, вся стена в разноцветном пламени! И кордебалет из голых ведьм… — Она посмотрела на Лютикова и смутилась. — То есть они не совсем голые, так, какие-то тряпочки на них, конечно, были… Я тебе точно скажу, Лютик, сама убедилась, не наше это искусство, не райское!
— А твой… бес? — Лютиков надеялся, что голос его прозвучал ровно.
— Да какой он мой! — возмутилась муза. — Ты же сам знаешь, что бесам надо! Смолки подкурил, ладана нанюхался, глаза, как колеса, вращаются даже… Орал, пока не осип, свечки в рядах жег, а уж когда этот Амдусциас запел рок-поминальную всем бесам, он вообще одурел. Туфельку с меня снимать стал, они в нее елей наливали, пока не нализались… Хамы они, Лютик, хоть и весело у них! Да черт с ними! Ты мне скажи, это ты вчера написал?
— Угу, — вздохнул Лютиков, смущенно краснея.
— Это ведь про меня? — Нинель вспорхнула, гибко прильнула к поэту и нежно чмокнула его в губы. — Знаешь, я много стихов читала, ну, которые другим посвящались… А чтобы стихотворение прямо мне посвящалось, первый раз вижу. Спасибо, дружочек, ты настоящий мен! Можно я его на память заберу? То есть чтоб оно только у меня осталось? Ты ведь еще напишешь? Ты, Лютик, умный и талантливый, и симпатичный к тому же. Ну разве может с тобой хоть один бес сравниться? Они же сплошь рогатые, как коровы бодливые, с ними и разговаривать-то не о чем было, честное слово!
Если женщина начинает чего-то добиваться от влюбленного в нее мужчины, уж будьте уверены, она от него добьется не только того, что ей хочется, но и всего другого, о чем она даже и не мечтала.
Конечно же Лютиков подарил ей стихотворение. Хотя ему самому оно тоже очень нравилось.
Никогда он не писал подобных стихов. Стихи эти были похожи на песню.
Неужели мы заперты в замкнутый круг?
Неужели спасет только чудо?
У меня в этот день все валилось из рук,
И не к счастию билась посуда.
Ну, пожалуйста, не уезжай
Насовсем! Постарайся вернуться!
Осторожно, не резко бокалы сближай —
Разобьются!
Рассвело! Стало ясно — уйдешь по росе.
Вижу я, что не можешь иначе.
Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссе
Гнезда вьют эти птицы удачи.
Ну, пожалуйста, не уезжай
Насовсем! Постарайся вернуться!
Осторожно, не резко бокалы сближай —
Разобьются!
Не сожгу кораблей, не гореть и мостам.
Мне бы только набраться терпенья.
Но хотелось бы мне, чтобы здесь, а не там
Обитало твое вдохновенье!
Ты, пожалуйста, не уезжай
Насовсем! Постарайся вернуться!
Осторожно, не резко бокалы сближай —
Глава восьмая
В Раю было неплохо, только вот чего-то недоставало. Поэты в своем большинстве, конечно, бумажные черви, только ведь и бумажному червю иной раз хочется самой настоящей, а не придуманной героики. Каждый ведь в душе немножечко романтик и самурай. На Земле проще — захотелось героики и романтики, так пожалуйста, кушай их большой ложкой. На стройку века поезжай или к партизанскому отряду имени Че Гевары прибивайся. Все тебе будет, и героика, и романтика, и трудности всякие в виде дизентерии, холода и голода, гнуса и комаров. В конце сезона вернешься домой, настроишь гитару и задорно запоешь придуманную тобой песню, которая немедленно станет молодежным шлягером:
Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь, я гоняюсь за туманом
И с собою мне не справиться никак
[12].
А в Раю что? Откуда там трудностям взяться? Лютиков заскучал.
