Муза Нинель озабоченно посмотрела на беса, потом на уже закипающего и сжимающего кулаки Лютикова, что-то прикинула про себя и сказала:
— Ты, Лютик, посиди немного, я сейчас вернусь! Надо с этим бычарой перезвездить, пока он нам всю экскурсию не обгадил!
Она любезно подхватила беса под лапу и поволокла за соседний столик.
Лютиков уныло тянул коктейль, заботливо заказанный музой. Похоже, это был «Кровавая Мэри».
Потягивая коктейль, Лютиков оглядывался по сторонам. В зале собрался разнообразный народ, Лютиков даже парочку ангелов заметил, веселящихся в компании бесов. Но подавляющее большинство было из грешников, отмаявшихся неделю и теперь получивших отдых на выходные дни. Грешники особо не веселились, какое веселье, если завтра с утра им всем предстояло муки по новой принимать! А вот творческая молодежь из того же Ада веселилась на всю катушку. Пили, плясали, обнимались, ссорились, мирились, и снова ссорились. Еще несколько минут назад Лютиков с большим любопытством наблюдал бы за происходящим, но теперь он закаменел весь и мрачно смотрел на столик, за которым его муза любезничала с вальяжно похохатывающим бесом. Нехорошие мысли бродили в голове Лютикова, а подогретые коктейлем, в рецептуре которого не последнее место занимала водка, мысли эти стали почти преступными. Лютиков почти наяву видел, как он встает, подходит к столику и берет этого наглого беса за рога. Тьфу, чертовщина какая-то получалась, прямо по песенке ресторанного барда Александра Новикова.
Я крутого лейтенанта поднимаю за рога!
[23]
Лютиков засовестился своих мыслей и отвернулся.
Рядом тяжело опустился на стул здоровенный грешник. Плечи у него были, как крылья у ангела, лицо же было измятым и тоскливым, видно, обуревали грешника воспоминания, бурлили они в нем, требовали немедленного выплеска.
Да и в самом деле, Лютиков при жизни знал, что чужому человеку легче исповедоваться. Едешь, к примеру, в поезде, разговоришься со случайным собеседником, такое ему порой про себя расскажешь, век бы не вспоминал! А все почему? Выплеснуть свою тоску и сомнения хочется, поделиться с кем-нибудь. По лицу подсевшего к столику грешника Владимир Алексеевич сразу понял, что сейчас ему придется выслушивать исповедь.
И не ошибся.
Глава восемнадцатая
Некоторое время грешник сидел рядом, сжимая стакан, и смотрел на музу Нинель, но смотрел совсем не так, как Лютиков, с грустью смотрел, стало быть, случилось в его жизни нечто, связанное с женщинами, и приятного в этой истории было мало.
— Тоскуешь? — сказал грешник. — Брось, друг, не обращай внимания. Я тоже при жизни влюбленным ходил, только мне эта любовь в три трупа обошлась…
«Убийца!» — смятенно подумал Лютиков и, хотя это ему лично ничем не грозило, тревожно огляделся по сторонам.
— Изменяла она мне, — тоскливо сказал грешник.
Подумаешь, преступление! По статистике сорока процентам мужей их благоверные рога наставляют. И ничего, никто за нож не хватается, то есть хватаются, конечно, но единицы! Правильно, нечего из себя мавров изображать! Лютиков даже забыл, что несколько минут назад почти физически ощущал рога беса в своих влажных от пота ладонях.
А грешник меж тем уже завел свой неспешный рассказ. Ему было не важно, слушает его Лютиков или пялится на то, как его подругу смазливый бес охаживает. Человеку хотелось выговориться.
— Жил я тогда в Красной Заре рядом с прудом. Деревня это такая в Царицынской области. Нет, все было хорошо, жил справно, как это обычно говорят — сыт, пьян и нос в табаке. Двух коров держали, по весне на выкорм трех подсвинков брали, а уж гусей, скажем, или кур, тех даже особо не считали. Ага. Жена моя Катерина была ласковая такая, чуть волю дай, сразу обниматься и целоваться лезет. Ну такая справная, вся в ямочках. Ага. A в соседях у меня хороший мужик был, Иван Укустов, трактористом на фермерской МТС работал. У того тоже жена, только мою Катериной звали, а его жинку — Ольгой. Aгa. A вот жены у нас разные были. Моя, как я уже говорил, ласковая, а его такая суровая, лишний раз слова доброго не скажет, все брови хмурит.
Грешник вел свой рассказ, а вокруг разворачивалась ночная вакханалия, но Лютикова это трогало мало, он все смотрел, как бес увивается вокруг музы, вот уже ручку ей пытался поцеловать, скотина галантная! Глядя на поползновения беса, Лютиков мрачнел и не обращал внимания на грешника, который продолжал свой рассказ и уже добрался до момента, когда сосед рассказал ему о том, что жена грешника изменяет ему с участковым милиционером.
— Жене я, конечно, ничего не сказал, а сам решил их с Васькой ущучить, — меланхолично рассказывал грешник. — Вечером говорю жене, что поеду к брату, кабана помогу резать. Ей бы дуре сообразить, какой дурак кабана до морозов резать будет, только она, как чикомас, наживу взяла полной глоткой. Кабана резать, тут без самогонки не обойтись. Ага. A коли пьянка будет, естественно, ночевать я у брата останусь.
Нет, эта рогатая скотина положительно выводила Владимира Лютикова из себя. Бес на Лютика изредка поглядывал нагло и высокомерно, а сам музе ручку принялся наглаживать. Лютиков аж зубами скрипнул, на что сидящий напротив рассказчик сразу же отреагировал:
— Я тоже чуть зубы не стер. Дождался самого разгару, когда койка ходуном ходить станет, вылез из ухоронки — и к выключателю. Щелк! Ага, ослепил голубков! Вскочили, оторвались друг от друга, щурятся, пытаясь понять, что случилось. А что случилось? Хозяин некстати домой пришел! Ага.
Ваську я за дверь выставил, одежды ему не отдал, пусть голяком на другой край деревни добирается. Запер дверь, повернулся к Катерине: ну, голубушка, поизмывалась ты надо мной, теперь мой черед настал. Она, разумеется, голяком, достал я из угла банку с клеевой побелкой, на ремонт приготовленную, вылил ее на мою благоверную, да неверную… А потом вспорол перины да подушки и вывалял изменщицу в пуху. Обвалял как следует и голяком же на баз выкинул — иди, голуба, на все четыре стороны. Ага.
Катерина кинулась к сестре своей Лизавете, что на соседней улице жила. А куда ей еще кидаться, как не к родне? Лизавета дверь открыла, а на нее как бросится чудище пушистое да мягкое! Лизавета — брык на пол. Сердчишко не выдержало, ага. Тут на ее крик муж выскакивает. Видит, жена на полу лежит, а на ней чудище лохматое орет. Схватил мужик топор, обухом чудище огладил и бегом в милицию, рассказать о чудовище. Милиция быстро во всем разобралась, да что поделать — Катька моя с Лизаветой уж холодеть начали, а утром к Василию приехал, а тот в петельке покачивается. Ага.
