— Да об Армагеддоне, — вздохнул Лютиков.
Лицо Кердьегора отразило скуку и отвращение, бес махнул рукой.
— Глупости, — сказал он. — Двадцать столетий они в эту игру «Зарница» играют. За такое время можно было что-то свеженькое изобрести. Глупости, Володя, у них дальше лозунгов это никогда не пойдет. Ах, Армагеддон! — вздохнул он мечтательно. — Это ведь не шуточки, это ведь такое! Кровь в жилах кипит, чувствуешь, что живешь! Планеты в пыль, звезды в искры! Но разве эти райские чистоплюи решатся нарушить однажды и навсегда установленный порядок вещей? Нет, Владимир Алексеевич, ваша догадка хоть и будоражит воображение, но лишена какой-либо конкретной основы. А жаль!
Он поднялся, устало поводя плечами.
— Завтра я к вам загляну, — сказал бес. — В то же время и на том же месте, где мы с вами прошлый раз по просьбе музы встречались. А сейчас успокойтесь, отвлекитесь немного, выпейте, если это вам помогает…
Некоторое время Лютиков задумчиво смотрел ему вслед.
Пришел в себя он от прикосновения теплой ладошки.
Рядом, наклонившись к столику, стояла Жанна. Кокетливо заглянув в глаза Лютикову, она слегка хрипловатым голосом сказала:
— А вот и я, мой маленький! Ты еще не раздумал продолжить наше знакомство? С чего мы начнем, Володенька, — с постели или вина?
И тут надо честно сказать, что Лютиков поддался бесовским чарам. Нуждался он в утешении. А кто может утешить мужчину, пусть и покойного, лучше женщины? Не так оказался страшен черт, как его малюют.
Оправдывал он себя тем, что и сам Кердьегор ему недвусмысленно посоветовал расслабиться. Да и сопротивляться соблазнительной обитательнице Инферно он был не в силах. Поэтому, когда перед ним встал выбор, Лютиков выбрал и то и другое. Надо сказать, что особо он не прогадал. Вино было превосходно, а Жанна… Ну, что сказать, как обитательница грешной обители она была на высоте. Все было вопреки пословице «Если бы молодость знала, если бы старость могла». В нашем случае и молодость все знала даже слишком хорошо, да и относительная старость оказалась на достаточной высоте. Зря муза Нинель поэта запугивала. Коллективно его, конечно, никто не насиловал, только Лютикову и Жанны оказалось более чем за глаза. Наверное, из-за отсутствия опыта. Он хоть и был лирическим поэтом, но во взаимоотношениях пола, как мы уже говорили, был лопух лопухом. Ну согласен я, согласен — согрешил человек. Так ведь это не я, это сам Господь формулировку такую ввел: не согрешив, не покаешься. Ну кто такой Владимир Алексеевич Лютиков? Слабый человек и к тому же лирик. На коллекционера он не тянет. Вы же его жизнь на Земле знаете, такому ли в Казановы?
Где-то в глубине его души все дрожала совестливая жилочка, укоряла Лютикова в его неправильном поведении. Лютиков оправдывался, что делает это лишь в интересах музы Нинель. А потом ему стало не до рассуждений и копания в себе.
Понятное дело, мы все иной раз свое поведение оправдываем целями, к которым стремимся, даже если это наше поведение с достижением цели никак не соотносится. Но ведь главное — внушить себе, что все делается для достижения определенной цели, особенно если она благородна и жизненно необходима.
Некоторые читатели, особенно старшего возраста, укоризненно подожмут губы: к чему это вы, товарищ, нас призываете, каких людей маяками делаете, образцом, так сказать, для подрастающего поколения? Но я с ними не соглашусь. Я же, граждане, о загробной жизни пишу, я вам не Евгений Е., который с откровенной пронзительностью и самолюбованием перебирает все свои удачные женитьбы; да и на роль страдающего разными комплексами Эдички из романа матерого автора Л. я тоже, пожалуй, не гожусь.
Это сейчас модно стало при всем честном народе свое белье перебирать в поисках сакральных следов.
А у меня человек музе изменил. Но, во-первых, не творчеству ведь!
Да и согрешил он, можно сказать, в ее же собственных интересах.
Жаль, что в Раю петухи не поют. Так было бы уместно сказать, что домой Лютиков попал с первыми петухами. А состояние его было… Впрочем, какое состояние может быть у покойника? Тем более у измученного постельной баталией.
И приснился измученному Лютикову сон.
Снилось ему, что летит он среди звезд, вроде бегством спасается. А за ним целая толпа ангелов и херувимов. Швыряют они вслед ему молнии и разные обидные слова, но на слова ему глубоко плевать, а между молний он удачно маневрирует. И слышит он трубный голос: «Прекратить!» и чуть позже: «А спорим, Гавриил, я его одной молнией сниму? Как того, что на крыльях к Солнцу собрался. На что спорим?» И тут уже Лютиков с ужасом понимает, что все его маневры не помогут, тут против него мастер выходит, ему по грешникам молниями лупить сподручнее, чем мастеру стендовой стрельбы по тарелочкам. Но все-таки Лютиков упирается, хотя всей кожей спины уже чувствует жар меткой огненной стрелы. И вот эта самая стрела впивается в Лютикова, и он слышит гневный голос: «Это тебе, чтобы ты наших муз, негодяй эдакий, не портил!»
Но только Владимир Алексеевич приготовился падать в холодную бездну, как оттуда ударила ледяная стрела, и кто-то злорадно объяснил: «А это тебе, чтобы ты с нашими девочками не путался!»
Проснулся Лютиков в поту и полной растрепанности чувств.
Спустив ноги с постели, он медленно приходил в себя, и в это время в дверь решительно постучали.
— Войдите! — машинально крикнул Лютиков, хотя видеть кого-то именно в этот момент ему абсолютно не хотелось. Но надежда в нем жила, что муза вернется.
Однако вошедший на музу Нинель ничем не походил. Муза Нинель была стройненькая и воздушная, а у Ивана Спирина и после смерти щеки из-за ушей выпирали, и румянец на них играл, какого никогда у покойника не встретишь. Да и телосложение у Ивана Спирина было абсолютно иным, чем-то он напоминал приземистого краба. Неудивительно, что он в кабинете художественного редактора областного издательства кувыркнулся неудачно — такому ли в гимнасты, а тем более в акробаты записываться?
— Ну ты, брат, вчера и отмочил! — вместо приветствия сказал Спирин. — Ты хоть сам помнишь, что натворил?
Лютиков ничего не помнил.
То есть ему казалось, что он и не творил ничего особенного. Не до того ему было, одно желание у него было, когда Лютиков брел из Инферно, — завалиться спать и никого не видеть и не слышать.
— Да, конечно, — ядовито поддакнул Спирин. — А рыла двум херувимам это я поправил! А Эдуарда Зарницкого по всему поселку тоже я гонял!
Тут уж сонное состояние Владимира Алексеевича совсем исчезло. Он сел, свесив босые ноги с постели, и потрясенно уставился на Спирина. Тот, похохатывая сдавленно, рассказывал такое! По рассказу Спирина выходило, что он не только Эдуарда Зарницкого по поселку гонял, он его нежную музу Алину дурой обозвал, самого Леонида Адамовича Сланского назвал тварью и подлым приспособленцам, и вообще спать никому не давал, кричал на весь поселок, что уж лучше в земле спокойно лежать, чем на небесах разлагаться и смердеть подобно некоторым.
