На этот раз Идали сузил глаза.
И после небольшой паузы ответил сухо:
– Кончай меня дразнить. Я хоть и бывший черный маг – в настоящий момент, – но старые привычки еще живы. Могу…
– Да ладно тебе!
Капитан Хиббит расплылся в своей фирменной улыбке – нахальной и дружелюбной одновременно.
Точно зная, что уж чего-чего, а страха перед старшим братом у него нет и не будет никогда.
И, конечно, тот не удержался, улыбнулся в ответ…
* * *
– Готово, – сказал Раскель, попробовав свое варево. Облизал ложку, снял котелок с огня, оттянув рукава джемпера и воспользовавшись ими вместо прихваток.
Поглядел задумчиво на ложку у себя в руке – одну на троих, вздохнул, напрягся и сотворил еще парочку.
Не мешало бы, конечно, и миски сделать, да сил было маловато. Таяли они заметно, после каждого раза, как приходилось пускать в ход чары. Один магический костер обошелся ему в добрую половину их – тех, что оставались после бесцеремонного заимствования старшего Хиббита. И кабы не бережливость младшего, он непременно подкрепился бы волшебным семечком рох. Ведь силами предстояло поделиться еще и с кошкой, чье состояние все меньше нравилось Раскелю. Но…
Спорить с Каролем не хотелось.
Верней, хотелось. И не спорить даже, а просто взять да проглотить семечко, не спрашивая разрешения, – в конце концов, то были его, Раскелевы, личные припасы, и почему кто-то должен распоряжаться ими как собственными?
В другое время он наверняка так и сделал бы. Только вот слова Идали о хитроумном действии здешней территории произвели все-таки на него впечатление. Вспомнился странный голосок, выдававший себя за внутренний – голос здравого смысла… Которого Раскель никогда раньше не слыхал и который вроде бы дело говорил, но…
Представив себе теперь, что он таки бросил бы обоих братьев – ушел вперед вместе с кошкой и своими припасами, – и они перенеслись бы в этот лес без него, для чего старший вытянул бы из младшего вдвое больше сил, и Каролю пришлось бы вдвое хуже, а еды у них никакой и подкрепиться нечем… – Раскель впал в мучительные сомнения.
А был ли это голос здравого смысла? Или же… кого-то другого? Того, кто смог найти его слабину?
И если так, то в чем эта слабина?
Может, в том, что он хотел нарушить данное слово? Ведь он же обещал Каролю, совсем недавно, во всем ему помогать. И говорил, что не обманет. А сам… из-за того только, что ему неприятен муж Клементины… человек, которого она любит… без которого умрет, если верить Каролю…
Тут его окликнули.
– Ау! – воззвал капитан Хиббит. – О чем задумался? Неладно что-то в датском королевстве? Каша стынет!
Раскель спохватился, передал ему котелок. Раздал ложки. И все трое дружно принялись таскать еду из одной посудины.
Утруждать себя сотвореньем мисок никто не стал.
И почему-то на душе у Раскеля сделалось от этого немного теплей…
Глава 11
Дуду Альенсу томило какое-то странное и неуютное чувство. Которое, возможно, было чувством вины, просто он не узнавал его, потому что никогда прежде не испытывал. С младых ногтей привык, благодаря мамочкиному обожанию, считать себя во всем правым.
Но сейчас…
Вернулся он к Пиви несколько раньше на самом деле, не в тот момент, когда Юргенс Хиббит собрался уже искать блюдце для спиритического сеанса. А тогда еще, когда она рассказывала подруге, чем искушали ее местные бесы.
Заинтересовавшись, сообщать о своем присутствии он не стал. И, услыхав, что бывшая жена его жалеет и не оставит здесь, даже если он просить об этом будет, Дуду растерялся.
Так, что на время онемел.
Чего-чего, а сочувствия к себе от нее он никак не ожидал. Был уверен, что она только освободиться от него и мечтает.
А она, оказывается, желала и ему лучшей участи. Чтобы он не застрял в неприкаянных навеки, а ушел все-таки в высшие миры.
Растеряешься тут, пожалуй! Она, значит, беспокоилась о нем, переживала, а он… злился на нее. Как всегда.
Беспокоился, правда, тоже, потому что успел уже понять кое-что об этом гнусном закоулке вселенной, но все-таки клял ее на все лады, пока метался в поисках по здешним лабиринтам, словно она обязана была каким-то неведомым образом почувствовать, что ее ищут, и ждать его за ближайшим поворотом…
Ну, и кто из них в таком случае злыдня?
После этого вопроса, вскочившего вдруг на ум, его и охватило неуютное чувство.
Внутренне поеживаясь, Дуду вынужден был признать, что и злиться-то на Пиви начал только тогда, когда уже покинул подлых бесов-притворщиков, а до того о ней и вовсе не думал. Не вспомнил ни разочка, развлекаясь в призрачном городе, куда привел его Станнус.
И где он мог бы остаться навсегда. Если бы не имел все-таки капельки ума…
Потому что город этот был городом чудес. Единственным местом во всех доступных для неприкаянных духов областях, где они могли существовать воистину комфортно. Почти как живые. Иметь собственные дома. Мебель. Одежду. Транспорт. И многое другое. Все это было призрачным, конечно, но…
Проклятые бесы, прикинувшиеся местными неприкаянными, умели делать кое-что интересное. А именно – уплотнять энергетические поля призрачных сущностей и предметов до почти материального состояния. И даже успели научить этому замечательному уменью Дуду.
Таким, почти материальным, они и сделали свой город – снесенный, как ему объяснили, некогда с лица земли каким-то природным катаклизмом и перешедший во владения князя тьмы весь, целиком. Со всеми своими парками и дворцами, памятниками и причудливыми мостами над рекой. С музеями. С жилыми зданиями потрясающе красивой архитектуры. И с магазинами, в которых сохранилось в призрачном состоянии все, что продавалось в них когда-то, в том числе еда и напитки… Здесь можно было входить в дома и подниматься по лестницам. Закрывать за собою двери. Сидеть на стульях, лежать в кроватях. Менять одежду. Брать в руки ложки и стаканы, есть и пить, чувствуя при этом даже некоторое подобие вкуса. Что казалось райским блаженством – после многолетнего отсутствия всех физических ощущений…
В общем, было от чего прийти в восторг. И хотя некоторые вопросы у Дуду все же появлялись – за какие грехи, в частности, во владения князя тьмы могли угодить здания и прочие творенья рук человеческих, не способные грешить в принципе, и почему, если предположить, что перед Богом в чем-то провинились все жители этого города, в нем осталось так мало неприкаянных, всего десяток, – их мгновенно вытесняли новые завораживающие впечатления.
А когда Дуду, научившись уплотнять собственное тело, ощутил еще и подобие прикосновения женской руки… тут-то он окончательно позабыл обо всем на свете.
Аурия, золотая девушка… Он сомлел при первом же взгляде на нее, так она была хороша. Воплощение грации и красоты. Все призрачное существо ее переливалось дивным золотистым светом, от крохотных ступней до пышной шапки волос. И глаза светились, и губы. И платьице, не прикрывавшее почти ничего. Двигалась она так, словно танцевала. Пела… как люди не поют. С нечеловеческим совершенством…
