Тут сотрапезники его грянули веселую застольную песню, и он вздохнул с облегчением – подозревать их в поголовном служении злу было неприятно.
Но уже через минуту и зажигательная мелодия, и стройное созвучие прекрасных голосов отчего-то начали казаться ему всего лишь досадным шумом. Душа вдруг запросила одиночества и покоя… И он принялся искать предлог, под которым можно было бы уединиться, никого этим желаньем не удивив.
Найти его оказалось нелегко, но все же удалось.
И Дуду шепнул Аурии на ухо:
– Я отлучусь ненадолго. Вы все такие нарядные! Не мешало бы и мне приодеться.
Попытка, однако, провалилась – его услышал Станнус.
– Приодеться? Чудесно! – обрадовался он. – Пойдемте, – окликнул остальных, – покажем новенькому лучший магазин готовой одежды!
Все радостно повскакали с мест.
Протестовать было бы странно и глупо. Отказываться от провожатых, не зная города?… Дуду не стал этого делать, конечно, но всю дорогу до упомянутого магазина и там, возясь с призрачными пиджаками и брюками, которые ему подносили охапками, он лихорадочно искал другой предлог – уж точно гарантирующий право на уединение.
Живым намного легче в этом плане. Они всегда могут сослаться на усталость. На неотложное дело, о котором забыли. На разболевшийся живот, в конце концов… Но для духов все это было неприемлемым, а ничего другого, увы, в голову не приходило. Вокруг галдели и суетились, мешая сосредоточиться, все десять здешних неприкаянных – включая женщин, которые, кажется, понятия не имели, что такое стеснительность, и принимали в переодевании Дуду самое активное участие. Поэтому предлога он так и не нашел. И вынужден был, уже покидая магазин, сказать Станнусу правду:
– Мне хотелось бы побыть одному.
– Зачем? – удивился тот.
– Подумать нужно.
– О чем?!
Дуду замялся.
О чем – он и сам не знал. Просто все сильнее чувствовал себя не в своей тарелке.
– Устал веселиться, – ляпнул он.
Станнус понимающе закивал.
– Так давай устроим вечер поэтической грусти!
– Нет… – Дуду осенило наконец. – Я хочу сочинить стихи. И не могу этим заниматься прилюдно.
– Поможем! – ответил Станнус весело и понес какую-то чушь насчет вдохновляющего присутствия друзей.
Но в глазах его мелькнул странный холодок, словно он на самом деле куда охотней выставил бы новичка из компании, чем тратил на него время и силы.
И Дуду вдруг понял – ему не дадут остаться одному.
Новые «друзья» почему-то не желают этого. Вот и таскаются за ним всей толпой.
Мысль была неожиданной. Но зато разом объяснила все то небывалое внимание, которое ему здесь уделяли… и сомнений в ее верности не возникло.
Лишь один вопрос – почему?
Может… потому именно, чтобы не дать задуматься?
Дуду напрягся. Они не так здесь счастливы, какими хотят казаться? Подвох имеется – серьезный недостаток в их расчудесном с виду существовании? И требуется, чтобы новичок заметил это не сразу?
Возможно…
От этакой догадки ему стало еще больше не по себе. И даже чуточку страшновато. Но Дуду сказал все-таки Станнусу, что стихи предназначены для прекрасной дамы, а описание чувств – дело тонкое, и присутствия посторонних не терпит.
Нарвался в результате на ядовитую усмешку.
И Станнус громогласно объявил своим приятелям, что новый их товарищ все еще верит в чувства.
Загоготали все… и нежная Аурия – тоже.
И тут, при виде их искаженных нечестивым весельем лиц, ему окончательно сделалось все ясно.
А следом – так тошно, что даже страх прошел.
С несказанным удовольствием дал бы Станнусу в ухо. Но драться Дуду и при жизни не любил, а уж теперь… и хотелось бы, да никак. Поэтому он просто развернулся и полетел прочь.
Со всей возможной скоростью. Желая одного – никого из них больше не видеть.
Они его догнали, конечно.
И принялись извиняться, оправдываться и врать. Мол, они не такие, они хорошие. На самом деле все до единого пострадали в свое время – и даже духами неприкаянными стали! – из-за любви, поэтому, мол, и отрицают ее теперь так пылко. Но больше, раз его это оскорбляет, не будут…
Его внезапный побег привел всю компанию в смятение, лишил уверенности. И то, что они врут, Дуду видел сейчас очень хорошо. Лицам их, которые еще недавно казались ему приятными, категорически не шло выражение раскаяния и заискивания. Маски плыли, обнажая истинное обличье – оскалы вместо улыбок, холодные, испуганные, злые глаза. Бесовскую сущность.
Бесами они и были, прислужниками здешнего хозяина-демона, не зря – только теперь Дуду сообразил это – в их замечательном городе не имелось ни единого храма… Они хотели всего лишь задержать его при себе, для чего – он уже начал догадываться. И боялись, что не сумеют.
Ведь бесплотную субстанцию не удержишь силой.
Но кое-что они наверняка все-таки могли – создать энергетическую ловушку, к примеру, заточить его в каком-нибудь из тупиков своего путаного мира. И, сообразив это, Дуду снова ощутил страх. Поэтому откровенно послать их к дьяволу, где им и было самое место, не решился.
Он только молча, упорно летел вперед, повторяя про себя: «Бог видит и во тьме» – простые слова пророка, позволившие ему разглядеть их настоящие лица. Цепляясь за эту фразу, как за соломинку.
И, к счастью, в конце концов от него отвязались…
А чуть позднее, уже разыскивая Пиви и кляня ее на чем свет стоит, он столкнулся с настоящими неприкаянными.
Димыч, во всяком случае, при встрече высказал свое мнение о месте, куда их по милости Дуду занесло, с таким чувством и в таких выражениях, что сомневаться не приходилось – это и в самом деле был Димыч… А при нем – еще девятеро духов, успевших проскочить сюда вслед за братьями Хиббитами.
От братьев не отставали ни на шаг и точно знали, где они в данный момент находятся. Димыч, бывший военный командир, оказался неоценимым помощником. Опыта загробной жизни и скитаний по сумеречным областям у него было гораздо больше, чем у Дуду, поэтому он достаточно быстро сумел разобраться в причудливой здешней географии, понять, кто такие местные обитатели, и даже уберечь от бесовских искушений всех своих сотоварищей.
Благодаря немедленно организованному им розыску потерянная Пиви нашлась буквально через двадцать минут, а потом он составил еще и план дальнейших действий.
И он же, в тех же самых неповторимых земных выражениях, напомнил Дуду о необходимости поторапливаться – после того как, покончив с подготовкой, наведался к нему и обнаружил, что тот, захваченный своими непривычными душевными переживаниями, не удосужился еще даже посвятить в этот план живых…
