– Год назад, а в чём дело?
В шестнадцать я оказалась в группе добровольцев, которым имплантировали первые экспериментальные порты. Я ожидала чего угодно: от гепатита до полиорганной недостаточности, но единственный минус этих портов состоял в том, что не со всеми играми удавалось достичь полного слияния. И когда год назад на свой день рождения я, наконец, поменяла чип на универсальный, радости моей не было предела.
Сэджик нахмурился.
– Возможно, после этого случая придётся. У нас есть подозрения, что джойкегури инфицирован…
Дальше я уже не слушала. Бодро прошагав в лабораторию, я, наконец, увидела то, из-за чего было столько шума. Геймпад лежал под ультрафиолетовой лампой, а над ним, склонившись, стояли разработчики и учёные.
– Позвольте взглянуть, – произнесла я, и мужчины расступились. Я никогда не стремилась к тому, чтобы быть лидером или примером для подражания. Просто моя страсть к работе, а именно к тестированию новых, зачастую даже самых странных нативных игр, снискала мне авторитет среди коллег.
– Лин-сонбэ, – украдкой поприветствовала меня младший ассистент Мэй. Она ходила за мной хвостиком и иногда очень надоедала, но я делала скидку на то, что ей всего восемнадцать. Мэй пришла в «Чхонджу Геймз» почти в том же возрасте, что и я, вот только я не создавала себе кумиров. До нас нативными играми всерьёз не занимался никто. Это был экспериментальный продукт, неожиданно имевший колоссальный успех во всем мире. И из первооткрывателей мы превратились в богов. Ну, почти.
– Взгляните на эти бляшки, Лин, – произнёс Ван, указывая на тело джойкегури.
Я нахмурилась. Одного, даже беглого взгляда хватило, чтобы определить: с этим геймпадом явно что-то не то. Под тонкой полупрозрачной кожей билось сердце. Сердцебиение у «лягушек» почти как у крыс: 80–90 ударов в минуту, а нервная система совсем примитивная, почти как у простейших. То, что Ван назвал «бляшками», представляло собой странные чернильные пятна, напоминающие кровоизлияния.
Самое печальное, что мы не могли лечить джойкегури, не могли даже диагностировать болезнь. Любое вмешательство в их организацию влекло за собой «поломку» сценария. Всё, что мы могли сделать, – это подключиться к геймпаду и на уровне игры выяснить, что с ним не так. Именно этого от меня и ждали коллеги. Но я не готова была спустить в унитаз всю свою карьеру.
– Не боишься, что нам подсунули троянского коня? – Я внимательно взглянула на Сэджика.
Конкуренты вполне могли прислать нам испорченный геймпад, чтобы вывести из строя одного из сотрудников. В данном случае, меня.
Весь отдел ожидал реакции господина Сэджика, но, кажется, тот не спешил делиться своими догадками. Почесав с минуту гладко выбритый подбородок, он наконец произнёс:
– Лин, можно тебя на минутку?
Мы вышли за дверь, оставив коллег в полном недоумении.
– Его прислал некий Абра Хо, – произнёс начальник, когда мы остались наедине.
«Понятно, значит, всё-таки не аноним».
– Это наше будущее, Лин, – прошептал Сэджик, хоть нас и так никто не мог услышать. – В сопроводительном письме было ясно сказано, что если мы не протестируем и не выкупим игру в течение сорока восьми часов, джойкегури умрёт. А вместе с ним и миллионы вон, которые мы могли бы заработать на этой игре!
Я нахмурилась. Сэджик был отличным боссом, но иногда его озабоченность деньгами глубоко ранила меня. Для меня игры были в первую очередь искусством.
– А если протестируем? – мрачно спросила я, не поднимая глаза от пола.
– Он пришлёт противоядие.
Так, значит, джойкегури всё же был болен. Что ж, неутешительно.
– Я не знаю, что с геймпадом и насколько это опасно, но, Лин… – Сэджик лёгким движением приподнял мой подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. – Эта игра нужна нам. Она перевернёт представление об играх во всём мире, понимаешь?
Однажды он уже говорил мне это, и я поверила. И не прогадала. Но сейчас страх паралитическим ядом отравлял мои мысли: невыносимо было даже подумать о том, что будет, если я подхвачу заразу!
– Конечно, мы можем отказаться. – Сэджик прочитал сомнение на моём лице и разочарованно опустил большие раскосые глаза. – Но тогда в следующий раз Абра Хо пришлёт джойкегури в компанию конкурентов. А мы потеряем огромные… огромную возможность взлететь к звёздам!
– Я сделаю это. – Мысль о гипотетическом заражении была невыносимой. Но ещё невыносимее было видеть разочарование на лице Сэджика.
– Я не сомневался в тебе, Лин, – почти тепло произнёс господин Йен. Иногда мне казалось, что он любит меня. Пока я не вспоминала, что главная любовь в его жизни – это деньги.
Ну а в моей – игры.
– Дамы и господа, готовьте кресло, – громко распорядился директор, возвращаясь в офис. – Лин протестирует её.
⁂
Я расстегнула рубашку и легла в кресло, разместив джойкегури на своём животе. Коллеги-мужчины не стали покидать комнату: мы работали тестировщиками не первый год и не стеснялись обнажённого тела. Почувствовав контакт с телом человека, джойкегури ожил, доверчиво расправил свои недоразвитые конечности, а его сердце забилось сильнее. Как и моё.
– Будь осторожна. – Сэджик лично обработал место разъёма на моём животе. – И выходи при малейшей опасности.
Я молча кивнула и взяла из его рук пуповину кегури. Ещё десять лет назад это могло показаться странным: соединять своё тело с другим биологическим видом. Сегодня такое взаимодействие являлось нормой. Более того, я уверена, что с учётом дальнейшей экспансии человека за пределы своего ареала скоро мы будем существовать в виде симбионтов или даже химер.
Мягкое тепло разлилось по всему телу, когда я вставила окончание шнура в свой пупок. Джойкегури задрожал, и я успокаивающе погладила его по спине.
«Всё хорошо, милый, – разговаривать с геймпадом, пусть даже мысленно, было моей привычкой. – Впусти меня».
Очертания комнаты поплыли. Мэй без разрешения нацепила на мои виски датчики ЭЭГ, но протестовать не было ни сил, ни желания: игра поглощала меня, опутывала, словно тугой кокон, и я совсем не хотела сопротивляться.
– Какая высокая активность, – негромко воскликнула ассистентка, указав на данные, полученные от моего мозга.
Кажется, Сэджик сказал что-то вроде: «Ну это же Лин», но меня больше не было в комнате. Я была в другой реальности.
Сложно придумать игру жанра хоррор, которая смогла бы меня напугать. Я с лёгкостью проходила сценарии с призраками, восставшими из мёртвых, чудовищными мутантами и жаждущими крови пришельцами. Там, где у взрослых мужиков случался сердечный приступ, я действовала уверенно и хладнокровно, потому что никогда не забывала – это всего лишь иллюзия.
Таких, как я, ненавидят производители игр и на вес золота ценят люди вроде Сэджика. Меня не удивишь ни правдоподобной графикой, ни тактильными ощущениями реальнее, чем сама реальность. Кто-то думал, что мой секрет кроется в непоколебимом внутреннем стержне, способности чётко разграничивать, где кончается настоящий мир и начинается выдуманный, но всё было гораздо проще. Я всегда держала в голове одну вещь: реальный мир опасен и непредсказуем, а границы игры определяются лишь границами человеческого воображения.
