Денис Тихий. Милые и простые
Сквош пригладил волосы и спрыгнул с трека вездехода.
– Идет.
– Ни черта не вижу, – ответил Джек, водя биноклем по оранжевым зарослям.
– Ты мухи в стакане не увидишь, – ответил Сквош, вынимая из багажника картонную коробку.
Абориген подошел к вездеходу один. Ростом – не выше пятилетнего ребенка. Кожа – густо-оранжевая, маслянистая, вся в шрамах и складках, словно сшитая из лоскутков. Геологи называли аборигенов «фрэглами». Огромные карие глаза, лягушачий рот, а вместо ушей – устьица с подрагивающими мембранами. Он провел трехпалой ладошкой по лицу и тихо квакнул.
Сквош мазнул себя по лбу и щелкнул тумблером толмача.
– Приветствую тебя, брат, – сказал он. Висящий на шее прибор выдал длинную чавкающую фразу.
– И тебе приветствую, – перевел толмач бормотание фрэгла. – Интересует здоровье тебя.
– Спасибо, здоров.
– Принесен ли ты товар – ценности – запас?
– Да. Смотри.
Сквош откинул клапаны коробки, абориген присел на корточки, заглянул.
– Не разберу – это тот же самый? – спросил Джек из кабины.
– Да кто же их…
Фрэгл бросил руку в коробку – так ловят дети мальков в ручье, добыл шарик розового стекла.
– Это дорогая вещь, – пояснил Сквош. Джек фыркнул.
Абориген подумал, глянул сквозь шарик на Сквоша и восхищенно заквакал. Потом с шипением надорвал кожаную складку на груди, положил в нее шарик, пригладил лохмотья рукой и поднялся.
– Окончание, хватит.
– Десять, – сказал Сквош.
Абориген возмущенно клекотнул.
– Десять!
– Шесть, – перевел толмач.
– Брось жадничать! – сказал Сквош.
– Неправильно – много – мало!
– Девять давай!
– Непереводимо.
– Восемь!
– Непереводимо.
– Двенадцать! – крикнул Джек из кабины.
Абориген задумался, махнул рукой, проворно вынул из складки лохматый клубочек и перебросил Сквошу.
– Двенадцать.
Тут же повернулся к вездеходу спиной и канул в заросли. Сквош плюнул в лужу.
– Никогда их не пойму. Восемь ему много, а двенадцать – хорошо.
– Мне Клюкала говорил, надо цену кратную шести называть.
– Вранье, – буркнул Сквош, влезая в вездеход.
Он уселся в кресло и разодрал клубок. В пушистом мху лежала дюжина красных окатышей.
– Закрой дверь. Смердит, как в покойницкой. Поехали отсюда.
– Нормально наварили, а?
– Еще погранцам отстегнем.
– Ну уж…
– Вообще – нормально. Хватает.
Джек сбросил со лба на нос темные очки и повернул ключ.
– Зачем им вся эта дребедень? А, Сквош? – он пнул ногой картонный ящик.
– Почем я знаю. А вот зачем нам паучий жемчуг – рассказать?
– Сами с усами, – ответил Джек, и вездеход тронулся с места.
Мохоед посидел немного в кустах у озерца, глядя, как удаляются в своем сверкающем сундуке Двухголосые. Он прильнул грудью к берегу и провел ладонью над самой водой. К растопыренным пальцам скользнула водомерка, принялась быстро-быстро крутить пузырьки из слюны и клеить Мохоеду на ладонь. Наконец устала и расслабила лапки. Он отнял ладонь от воды и уселся на берегу, поджав ноги. Пузырьки лежали идеальным кругом. Было их двадцать. Совсем дурное предсказание, решил Мохоед. Однако медлить нечего – впереди длинный путь, к ночи бы обернуться. Он прижал руку к подмышке, где в кожной складке лежал тотем его дерева – фиолетовая раковина свистушки. Постоял немного, прислушиваясь к неспешному зову тотема, и вошел в лес.
«Глупцы тропу не меняют», – говорил Увалень. Охотник он был самый лучший. Крыша его дома всегда покрыта свежими жаберными пластинами. Он девять раз кряду входил в дом Ткущей Свет. У него двенадцать самок, и все лоснятся от жира. Вот и нынешним Испытанием руководит Увалень.
Давеча было так. Старый, глава Деревни, стукнул ногой в дерево Мохоеда и сказал:
– Мохоед, выходи.
Мохоед выбрался из дупла. Старый сидел на пеньке, самка чесала ему спину.
– Что принесешь ты сегодня к общему столу? Хлебные грибы?
– Нет, Старый.
– А, наверное, сочную желтую рыбу?
– И не рыбу. Я принесу…
– Погоди-погоди, сам угадаю! Сладкие клубни? Крылья дикой жабы?
– Я набрал съедобного мха.
– Мох! Опять мох. Его никто не ест.
– Я ем.
Старый взмахом руки прогнал самку, встал с пенька и покачал головой:
– Деревня ропщет. Мы даром тебя кормим.
– Но я же носил грибы!
– А где они сейчас? Может быть, не сезон?
– Сезон. Ты же знаешь, Старый, на холме поселилась Ткущая Свет. Не родятся там грибы.
– Знаю. Мырло сказал, что ты добыл паучий жемчуг.
– Добыл.
– Ступай к Двухголосым. Поменяй его на тотем гнезда Ткущей Свет. Вернись обратно…
– Ты предлагаешь мне пройти Испытание?
– Предлагаю? Нет, я тебе повелеваю.
Испытание заключалось в том, чтобы принести тотем гнезда в дом Ткущей Свет. Лучшие охотники Деревни старались отловить Испытуемого, а тотем отобрать. Мохоед держался от охотников подальше – больно страшные. Но раз Старый велит…
После вечерней трапезы Мохоед стал в каменный круг посреди Деревни и вызвался пройти Испытание. Старый благословил Увальня принять испытание у Мохоеда. Ближе к ночи Увалень постучал в дерево Мохоеда ногой и сказал:
– Может, без мук?
– Как это?
– Поменяешься с Двухголосыми и бегом ко мне.
– Да почто?
– Да отдашь мне, чего выменял. Я тебя даже бить не стану. Зачем тебе муки?
– Нет уж, – свернувшись на подстилке и дрожа всем телом, ответил Мохоед. – Я донесу тотем, и Ткущая Свет уйдет с моего холма.
– Если она тебя послушает, Старый уйдет на Изнанку, а ты займешь его место.
– Пусть так.
– Ничего у тебя не выйдет. Его место займу я.
– Ступай, брат-рыбоед.
И Увалень ушел в дом. А его самки сидели у стены и всю ночь пели песню, что «вот глупый Мохоед добыл у болотных пауков жемчуг. И завтра пойдет его менять к Двухголосым. И получит он у Двухголосых тотем гнезда для Ткущей Свет. И понесет его в Деревню, потому что так сообразно делать мужчинам. О, глупый-глупый Мохоед! О слабый-слабый Мохоед! На всех тропах будут стоять охотники. И каждый будет пальцем Увальня, а сам он – палец Болотного Мырсы. Увалень изловит Мохоеда и стукнет его дубиной. Или камень настигнет голову Мохоеда. И Увалень возьмется рукой за ногу глупого. А второй рукой – за руку слабого. И бросит его в грязную лужу. А гнездовой тотем Двухголосых отнесет в дом Ткущей Свет. И та будет слушать его в десятый раз. И та послушает его. И Старый уйдет на Изнанку. А Увалень станет Старым. И Деревня станет его пальцами».
