Деревья вокруг стали живыми. Стволы вздувались и опадали, что-то бежало по ним от ветвей к земле… только не смотреть, простите, господа хорошие, я ничего не видел, дайте пройти… хвоя шевелилась уже везде, и вблизи, и вдали, и вдруг ему будто плеснули за шиворот ледяной водой: между темными листьями высунулись белые пальцы, зашарили вслепую… Он удержал крик, но сердце заколотилось как бешеное. Ничего, ничего, идем.
…То ли и вправду нет ничего, просто сумерки, видно плохо, мухи стеклянные плавают в глазах? Вит и при свете-то вдаль видел неважно. Но, понятно, не мог спросить, видит ли Яна то же, что и он. Об этом говорить нельзя ни в коем случае. Айген объяснял, что если малые ужасти привидятся, нужно идти мимо как ни в чем не бывало. «А если не получится… если не получится, тогда просто зажмурься. Несколько шагов пройдешь, глаза откроешь, а оно уже сгинуло». Вит очень надеялся, что учитель не шутил. С него бы сталось.
Когда между деревьями замаячило вечернее небо, Вит сам себе не поверил. И не верил до тех пор, пока ели не сменились березовым подлеском и впереди не открылся луг. Ручей катился вниз, к пруду, а возле пруда над кустами поднималась старая яблоня – крона в ширину больше, чем в высоту. Все точно! Вит подмигнул через плечо Яне и припустил бегом. Теперь не страшно.
И они побежали через луг, уже не ища тропинки. Бежать получалось медленно, хоть и под горку, трава была выше колен, от нее поднималось душистое тепло. Вокруг мелькали белые солнышки поповника, синели колокольчики, справа проплыло огромное малиновое облако иван-чая… Вит с разбегу ухватился за толстую яблоневую ветку, пролетел под ней, подогнув ноги, и шлепнулся на землю: его разбирал смех.
– Всё! Здесь ночуем! Эй, ты чего?
Яна села на корточки, оперлась одной рукой, потом опустилась на землю. Ее трясло, и дышала она, будто всхлипывала. Вит только теперь понял, что рыжая девица, ни слезинки не проронившая всю дорогу, испугалась Леса всерьез. Больше, чем он сам.
– Эй, ну ты чего, правда? Я же говорил, не надо бояться. Все хорошо, мы дошли…
– Я п-подумала… они за нами погнались… когда ты побежал… – Губы у нее расползались в стороны, как у маленького ребенка.
– Кто – они? – спросил он, будто у ребенка, и с удивлением заметил, что сидит рядом и обнимает ее за плечи. – Кто погнался-то? Я ж объяснял тебе, там не было никого… это так просто, ужасти… они Хозяев не трогают… и вообще никого не трогают, если не бояться…
– А ты сам их боялся! – она всхлипывала у него на груди, цепляясь за пропахшую дядькиным куревом безрукавку. – Я видела!
– Я?! Не то чтобы боялся… Конечно, если они вот эдак, в сумерках, выползают, мало приятного, тут ты права. Особенно если один идешь. Но настоящего вреда от них нет… Ну, успокойся. Сейчас ужинать будем.
Он осторожно вытер Яне лицо ее собственным платком. Захотелось поцеловать ее в красную от слез щеку, но как-то упустил нужный миг. Отдал ей платок и встал. Прошелся под яблоней туда и сюда, размял пальцы, оглядел ясный, не затянутый ряской пруд, отражающий заросли рогоза у дальнего берега. Опробовал первый ключ – и всей кожей почувствовал, как вздрогнул мир вокруг, и земля под ногами, и ветка над головой, и вода в пруду. Хороший вход.
Для начала что-нибудь простое, но со смыслом. Огонь ей уже показывал, родник тоже… А вот!
Яна забыла и плакать, и смущаться, что плакала. Потрогала кончиками пальцев желтую шкуру на траве, подняла глаза на Вита.
– Садись, а то простынешь, – спокойно сказал Вит. – Теперь займемся ужином… Нет, ты сиди! Здесь я угощаю. Только, я тебя прошу, не бойся ничего. Что бы ты ни увидела. Договорились?
Дождался ее кивка и принялся плести Слова. Знал он их хорошо, нарочно разучивал с Айгеном, но сам применял в первый раз. Закончил и принялся за другие – тем, чтобы подействовать, нужно было время.
В кустах зашуршало, шорох становился все громче. Вит, не прекращая говорить, ободряюще поглядывал на Яну. Но она все равно подпрыгнула и зажала рот руками, когда шорох сменился хрустом, и ветка ивняка подломилась, выпуская медведя. Огромный зверь встал на дыбки, в передних лапах у него был поднос.
Мишка подошел ближе, прямо как переодетый человек – так мягко косолапил, что и кубки не покачнулись. Приглядевшись, Вит даже сам поразился: совсем настоящий, и шерсть бурая, густая, и нос мокрый, с дырками, слышно, как сопит, и когти на лапах… Медведь опустил поднос перед замершей девочкой и на четвереньках удалился. Та только проводила ошеломленным взглядом бурый зад со смешным коротким хвостом.
– Та-ак, что тут у нас? – как ни в чем не бывало спросил Вит. Наклонился, упираясь локтями в колени. Тут были две большие тарелки с золотистыми печеными рыбинами в ломтиках картошки, хрустальная миска с каким-то месивом, две толстых румяных пышки, с кулак каждая, хрустальная же бутыль и два пустых кубка. – Ладно, для начала сойдет. А теперь оглянись, посмотри, где мы спать будем.
Пока он разглядывал поднос, за спиной у Яны соткалась кровать под белым вышитым шатром. Обычная такая кровать, ножки резные, столбики золоченые, шестерых уложить можно. Хоть вдоль, хоть поперек.
Да, таких фокусов Хозяева по деревням не показывают. И хорошо, что не показывают.
– Вот видишь? Места надо знать, тогда и в Хозяйском Лесу не пропадешь.
– А это все… настоящее? – шепотом спросила Яна. Вит усмехнулся.
– Еду есть можно, если ты об этом.
– А медведь?
– Медведь нас не обидит. Считай, его уже нет. Понадобится – снова вызову.
– Не надо.
– Хорошо, как скажешь. Чего еще хочешь? Скатерть нужна?.. Я тоже думаю, что нужна.
Скатерть была его гордостью. Не очень большая, алая, с черно-золотыми птицами и цветами, с длинными бисерными кистями, которые красиво поблескивали в траве. И ровная, где бы ни лежала. Яна подвинулась к самому краю шкуры, но он, улыбнувшись ей – сиди, мол, спокойно, – сдернул с кровати одну из многочисленных подушек, зеленую в желтые цветы, и уселся на нее.
– Давай так: сначала по вину, потом по рыбке, а разговоры потом.
Он выдернул из бутыли граненую пробку. Горлышко с тихим звоном ударилось о край кубка.
Вино было золотое, не пенное, но с мелкими пузырьками. Не сладкое, но и не кислое, вроде бы не пьяное, но веселое. Айген, счастливого ему пути, всегда такое вызывал, когда они вместе ходили по Лесам. Во всем огромном рыбьем боку попалось две-три косточки, поджаристая шкурка была соленой, мякоть – белой. Что намешано в миске, так, с ходу, и не поймешь: огурцы или другие какие-то овощи, зеленые, желтые и алые, пряные травки и розовые душистые кусочки вроде мяса, хрустящие на зубах. Вит забыл обо всем, выпал из мира. А когда поднял глаза на Яну, она улыбнулась. Наконец-то. И ее тарелка тоже была пуста.
– Ну что? Все хорошо?
– Да. Спасибо тебе.
Ни радости, ни благодарности в тихом голосе не было слышно.
