Древние боги разделились. Многие стали сражаться за Кроноса, но мои отец и дед примкнули к Зевсу. Это потому, что Гелиос Кроноса всегда не любил за спесь и хвастовство, говорили одни; Гелиос просто-напросто предвидел исход войны, шептались другие, он ведь обладает даром прорицания. Битвы шли такие, что разрывалось небо – сам воздух пылал, а боги голыми руками сдирали друг с друга плоть, обнажая кости. Земля пропиталась кипящей кровью, и столько в ней было мощи, что там, где падала капля этой крови, вырастали редкие цветы. В конце концов Зевсово войско одержало победу. Отказавшихся ему повиноваться Зевс заковал в цепи, а остальных титанов лишил власти и отдал в подчинение своим братьям, сестрам и детям, которых успел родить. Мой дядя Нерей, некогда могущественный владыка моря, теперь прислуживал новому морскому богу, Посейдону. Другой дядя, Протей, лишился дворца, а жен его сделали наложницами. И только мой отец и дед унижениям не подверглись, своего места не утратили.
Титаны усмехались. Может, они за это еще и благодарить должны? Все знали, что Гелиос и Океан переломили ход войны. Зевсу следовало бы наделить их еще большей властью, новыми полномочиями, но он побоялся, ведь сила Гелиоса и Океана и так уже была сравнима с его собственной. Титаны ждали, что Гелиос возмутится, что полыхнет его великое пламя. Но он лишь удалился вновь в свой подземный дворец, подальше от ярких, как небо, Зевсовых глаз.
Минули столетия. Раны земли затянулись, установился мир. Но вражда богов, подобно плоти их, неистребима, и, приходя на ночные пиршества, дядья садились поближе к отцу. Мне нравилось, как они опускали глаза, разговаривая с ним, как учтиво смолкали, стоило ему пошевелиться в кресле. Пустели кубки, догорали факелы. Время настало, шептали отцу дядья. Мы снова в силе. Представь, на что способен твой огонь, если дать ему волю. Ты сильнейший из древнего рода, сильнее Океана даже. Сильнее самого Зевса, если только пожелаешь.
Отец улыбался:
– Братья, что за разговоры? Разве дыма да смака на всех не хватает? Этот Зевс неплохо справляется.
Зевс, если слышал, был доволен, наверное. Но он не мог видеть того, что видела я, отчетливо видела в отцовском лице. Невысказанное, нависшее.
Этот Зевс неплохо справляется пока что.
Дядья потирали руки, улыбались ему в ответ. И уходили, лелея свои надежды, размышляя о том, что им так не терпелось сделать, едва титаны вновь придут к власти.
Таков был мой первый урок. За спокойным, знакомым обличьем всего сущего скрывается нечто иное, готовое разорвать мир на части.
* * *
А теперь дядья толпились в отцовском зале, в страхе закатывая глаза. Внезапное наказание Прометея – это знак, говорили они: Зевс и его родичи наконец перешли в наступление. Олимпийцы не успокоятся, пока не уничтожат нас совсем. Нам нужно поддержать Прометея, или нет, нужно выступить против него, чтобы Зевсова молния не обрушилась на наши головы.
Я сидела на обычном месте, у ног отца. Сидела тихо, чтобы меня не заметили и не выгнали вон, но внутри все переворачивалось от осознания этой ошеломляющей вероятности: война возобновится. Молнии разрушат наш дворец до основания. Дочь Зевса, воительница Афина, станет охотиться за нами, вооружившись серым копьем, а вместе с ней Арес, ее брат по кровопролитию. Нас скуют цепями и бросят в огненную пропасть, откуда нет спасения.
Окруженный дядьями отец заговорил, невозмутимый, золотой:
– Полно, братья! Если Прометея наказывают, то потому лишь, что он это заслужил. Не нужно искать повсюду заговоры.
Но дядья не унимались. Наказание свершится у всех на виду. Это оскорбление, это урок нам. Смотрите, что бывает с непокорными титанами.
Свет, исходивший от отца, сделался резче, белее.
– Это кара для изменника, только и всего. Нелепая любовь к смертным сбила Прометея с пути. Это вовсе не урок титану. Ясно вам?
Дядья закивали. Смесь разочарования и облегчения отразилась на их лицах. Кровь не прольется пока что.
* * *
Карали богов очень редко и очень люто, поэтому слухи по залам нашего дворца носились дикие. Убить Прометея нельзя, но смерть способны заменить десятки изощренных пыток. Так что применят – ножи или мечи? Или станут отрывать руки-ноги? А может, раскаленные шипы или огненное колесо? Наяды, лишаясь чувств, падали друг к дружке на колени. Владыки рек картинно замирали, мрачно-возбужденные. Как боги страшатся боли – не передать. Нет ничего другого, столь чуждого им, и потому ничто другое они не жаждут видеть столь болезненно.
В назначенный день двери приемного зала в отцовском дворце распахнулись настежь. На стенах горели огромные факелы, украшенные драгоценными камнями, в кругах их света собирались нимфы и божества всех разновидностей. Стройные дриады стекались из лесов, каменные ореады спускались с утесов. Здесь была моя мать и ее сестры-наяды. Речные боги с лошадиными торсами толпились подле по-рыбьи бледных нереид и их соляных владык. Даже великие титаны пришли – мой отец, разумеется, и Океан, а еще морские оборотни Протей и Нерей, моя тетка Селена, что объезжает ночное небо, правя серебристыми лошадьми, и четыре ветра во главе с холодным дядей Бореем. Тысяча алчущих глаз. Только Зевса не было и его олимпийцев. Нашими подземными собраниями они пренебрегали. Ходили слухи, что для них там, в облаках, уже устроили отдельную экзекуцию.
Роль палача отвели одной из эриний, подземных богинь мщения, обитающих среди мертвых. Моя семья заняла обычное свое почетное место, а я стояла впереди огромной толпы и не сводила глаз с дверей. За моей спиной толкались, перешептываясь, наяды и речные боги. Я слыхала, что вместо волос у них змеи. Нет, у них скорпионьи хвосты, а из глаз сочится кровь.
Дверной проем был пуст. А в следующий миг уже не был. Ее серое, неумолимое лицо казалось высеченным из камня, за спиной вздымались темные, складные, как у стервятника, крылья. Меж губ мелькал раздвоенный язык. А на голове извивались змеи, зеленые и тонкие, червеподобные, вплетаясь живыми лентами в ее волосы.
– Я привела осужденного.
Ее голос эхом отразился от потолка, грубый, как лай загнавшего дичь охотничьего пса. Широким шагом она вошла в зал. В правой руке эриния держала плеть, и кончик ее чуть слышно царапал по полу. А левой рукой натягивала цепь, к которой был прикован шедший следом Прометей.
Глаза его закрывала плотная белая повязка, на бедрах висели обрывки хитона. Руки Прометея были скованы и ноги тоже, но он не спотыкался. Моя тетка, стоявшая рядом, шепнула кому-то, что кандалы изготовил сам великий Гефест, бог кузнецов, поэтому даже Зевсу не под силу их разомкнуть. Расправив стервятничьи крылья, эриния взлетела и пригвоздила наручники к стене. Прометей повис на вытянутых, напряженных руках, под кожей проступили бугры костей. Даже я, так мало знавшая о неудобствах, почувствовала, как это больно.
Я думала, отец что-то скажет. Или другие боги. Разумеется, они как-нибудь его поддержат, молвят доброе слово, они ведь все-таки родня. Но Прометей висел в безмолвии, одинокий.
