– Я чувствую его, он близко, и возможно, ты прав, Фирн, но если мы полетим дальше, нас могут заметить, – Маг Нирас никак не мог принять решение. Он боялся потерять время, решившись на пеший переход, но и рисковать Хранителями и Фирном ему тоже не хотелось.
– Маг Нирас! Солнце так припекает, что у меня, кажется, начались галлюцинации! – Армариус внимательно всматривался вдаль, и странное дело, долина будто оживала под его пристальным взглядом.
– Камни! Они шевелятся, Маг Нирас! – воскликнул Шеду, и наконец все заметили, как плоская равнина превращается в волнующийся океан.
– Это армия Амаруса! Они совсем близко и движутся в направлении магического дерева!
– Мы опоздали, Нирас? – Фирн был так взволнован, что лицо его побелело.
– У нас еще есть время, но нужно спешить! – Маг Нирас вскочил на спину Армариуса. Фирн последовал его примеру, и через мгновение Хранители уже неслись в сторону магического дерева, рассекая крыльями горячий воздух.
– Только бы не опоздать! – прошептал Фирн.
– Возьмем южнее! – закричал Пенат. – Так мы минуем это вражеское море и немного срежем путь! – стая отклонилась южнее, и через несколько минут они уже казались маленькими точками на бескрайнем небосводе.
⁂
Логофет, сладко потянувшись, открыл глаза и тут же подскочил как ошпаренный. Солнце стояло в зените, а значит, уже было обеденное время, но не голод заставил Логофета очнуться ото сна так быстро.
– Одежавель! Одежавель! Где ты, малышка?! – запричитал он и начал бегать вокруг магического дерева так быстро, что через минуту весь покрылся испариной. Наконец, поняв, что действия его бесполезны и Одежавель нет возле дерева, он остановился. Вид у него был такой жалкий и потерянный, что глядя на него, можно было заплакать.
– Ты не ее ищешь, Хранитель магического дара? – Логофет не сразу понял, откуда звучит голос Мага Нираса, и завертел головой так, что перед его глазами поплыли радужные пятна. Откуда-то сверху послышался неприятный для ушей Логофета смех, и он наконец догадался поднять голову. На обрыве утеса стоял Маг Нирас. Одной рукой он опирался на посох, в другой держал Одежавель. Малышка была спокойна и играла с развевающейся на ветру длинной бородой Мага Нираса.
– О Маг Нирас! Как я рад вас видеть! Я уснул ненадолго, а тут вы! – Логофет понимал, что допустил оплошность, уснув и оставив Одежавель одну, но был бесконечно рад, что все обошлось и она находится в полной безопасности. Пока он мысленно пытался оправдать свою беспечность, рядом с Магом Нирасом выросли огромные белоснежные фигуры великанов. Солнце слепило, и Логофет прищурился, чтобы лучше видеть. Странное чувство сковало все его тело, и кончик хвоста предательски задрожал, зазвенел золотыми чешуйками, когда до него наконец дошло, что он видит перед собой совсем не Мага Нираса. Колени его подкосились, и он услышал, как застучали его зубы. Он не мог до конца понять, что сильней его испугало: то, что он сейчас скорее всего умрет, или то, что маленькую Одежавель ему теперь уж точно не удастся спасти. «Болван, как ты мог! Поддаться искушению сладкого сна, когда вокруг сплошные опасности», – быстро проносились нерадостные мысли в его голове, и он решил, что разумней будет притвориться, что он и не догадывается, что перед ним стоит не Маг Нирас.
– Пока вас не было, Маг Нирас, здесь столько всего произошло! – попытался придерживаться принятой стратегии Логофет. Но ответа не последовало, и он, переминаясь с ноги на ногу, снова заговорил, пытаясь справиться с дрожащим от страха голосом. – Вы бы отдали мне малышку, Маг Нирас! Она хоть и кажется крошкой, но на руках ее держать не так уж и легко, уж я-то знаю, поверьте! – Логофет сделал пару робких шагов к утесу и замер на месте. Только сейчас он заметил, что огромные белоснежные чудовища, так гармонично сливающиеся с пейзажем белоснежной долины, заполонили все пространство вокруг.
⁂
Запахи цветений и душистой травы, усиленные полуденным зноем, проникали в просторную комнату уютной хижины, наполняя ее божественными ароматами. Лила открыла глаза и осмотрелась. Очертания комнаты были нечеткими, но через несколько минут ее глаза привыкли к солнечному свету, и она поняла, что находится в незнакомом ей месте. Такие хижины не строили в Заоблачности. Круглые, без окон, только большое отверстие в потолке служило окном, пропуская свет и воздух. Несмотря на отсутствие окон, в комнате было очень светло. Лила заметила серебристый мох, покрывающий стены, и улыбнулась. В Заоблачности такой серебристый мох рос на стенах всех хижин и служил в темное время суток освещением. От этой мысли ей стало спокойнее, и она встала с мягкого облака. Она не знала, как оказалась здесь, сколько провела здесь времени. Память ее, словно неугомонная птичка, порхающая с ветки на ветку, не позволяла ее голове сконцентрироваться на чем-то важном, выхватывая какие-то мгновения ее прошлой жизни. Она чувствовала, что есть что-то очень важное, что нужно было обязательно вспомнить, но в ее голове возникали лишь радужные картины серебристого ручья, бескрайней долины с пасущимися стадами капелек, хижины, увитой плюшем. Она не могла вспомнить, кто она и откуда, и это сильно ее беспокоило.
– Да здравствует наш король Нимбус! Да здравствует наш король! – хор тысяч голосов донесся до Лилы откуда-то издалека, и она изумилась и вытянула шею, подобно лесной лани, пытающейся уловить звуки леса. – Да здравствует наш король Нимбус! Да здравствует его союз с принцессой Гольманой! – снова донеслись до нее звуки ликующей толпы.
– Нимбус! Мой сын! – голос Лилы дрожал, и она произнесла эти слова едва слышно. Наконец она вспомнила все. Память, словно прорвавшаяся плотина, в одно мгновение заполнила ее голову воспоминаниями. Она вспомнила тот страшный день, когда с палубы облачного корабля в долине Гертруда она увидела сына. Тот день, когда смерть, страдания и отчаяние поселились в их мире. Картина была настолько живой, что сердце ее судорожно заколотилось, и она прижала руки к груди, как будто боялась, что оно выпрыгнет наружу.
– Нимбус! Сынок! – выдохнула она и бросилась к двери. Лила знала, что толпа кричит имя не ее сына, ведь ее Нимбус не может быть королем, но неведомая сила понесла ее в ту сторону, откуда доносились крики толпы.
⁂
Солнце, словно пытаясь соответствовать величественному моменту коронации, сияло, отражаясь в гранях хрустального кубка, наполненного чистейшей водой. Нимбус едва удерживал кубок в дрожащих руках, и из-за этого в кубке разразился настоящий шторм.
– Да здравствует король Нимбус! Да здравствует союз короля с принцессой Гольманой! – кричала толпа, и Нимбус, стоящий над всеми на небольшом белом облаке, с высоты смотрел, как колышется людское море внизу. Старейшины были там среди всех, и лишь маленькая принцесса находилась на большой террасе дворца почти рядом с ним. Она мирно спала, несмотря на шум, окруженная няньками и гувернантками. Нимбус сделал глубокий вздох, пытаясь справиться с волнением.
– Настал час возмездия! Ты будешь гордиться мной, отец! – едва слышно прошептал он, и кубок, сверкающий в лучах Солнца, полетел вниз. Толпа, увидев случившееся, загудела, словно пчелиный улей, а Нимбус направил руки в людское море, туда, где стояли братья-старейшины. Яркая молния разрезала воздух, и там, внизу, раздались первые крики и стоны. Все было в точности так, как Нимбус видел в своем сне. Толпа под его ногами беспорядочно заметалась, женщины кричали, пытаясь найти своих детей. Старики стояли, не двигаясь с места. Серебристая кровь заискрилась в лучах Солнца, и Нимбуса охватило то странное, необузданное чувство, которое он испытывал в своем сне. Он убивал с упоением, и это чувство и радовало, и пугало одновременно. Старейшины, не ожидавшие такого страшного поворота, были словно парализованы. Нимбус увидел, как, вскрикнув, упал Корей, а бездыханное тело Авона лежит среди убитых и раненых.
