Перрин замер, вспомнив кроткое лицо Леи.
«О Свет! Лудильщики же никогда и никому зла не причиняют! – Несмотря на тепло от костра, его пробрало холодом. – Чтоб мне сгореть, лучше бы я и не спрашивал».
Даже немногие Айз Седай, знающие о даре Мин, не понимали, как он работает. Иногда девушка видела вокруг людей образы и ауры и порой даже могла истолковать, что они означают.
К костру подошел Масима и помешал рагу длинной деревянной ложкой. Шайнарец оглядел Перрина и Мин, потом почесал пальцем длинный нос и, перед тем как отойти, широко ухмыльнулся.
– Кровь и пепел! – пробормотала Мин. – Он, видно, решил, что мы влюбленная парочка, воркующая у костерка.
– Ты в этом уверена? – спросил Перрин. Девушка посмотрела на него, вздернув брови, и он поспешил прибавить: – Насчет Леи.
– Так ее зовут? Лучше бы я не знала. Только хуже становится, когда знаешь и не в силах… Перрин, я видела ее залитое кровью лицо, парящее над плечом, и невидящие глаза. Предзнаменование самое верное, вернее не бывает. – Мин задрожала и принялась с силой тереть ладони друг о друга. – Свет, хотела бы я видеть побольше счастливых знаков! Все счастье будто утекло куда-то.
Перрин открыл было рот, намереваясь сказать о том, что нужно предупредить Лею, но так ничего и не сказал. Сомневаться в тех знаках, которые Мин видела и понимала, не важно – добрых или дурных, никогда не приходилось. Если девушка была в чем-то уверена, то это сбывалось.
– Кровь на лице, – промолвил негромко Перрин. – Значит ли это, что смерть ее будет насильственной?
Он болезненно поморщился оттого, что эти слова дались ему так запросто.
«Но что я могу поделать? Если я скажу Лее, если заставлю ее в это поверить, ничего не изменится, только последние свои дни она проживет в страхе».
Мин чуть заметно кивнула Перрину.
«Если ей суждено быть убитой, это может означать нападение на лагерь».
Но каждый день в горы отправляются разведчики, да и дозорные настороже и днем и ночью. И Морейн, по ее словам, выставляет вокруг лагеря малых стражей; так что ни одно из созданий Темного не увидит лагерь, разве только набредет прямиком на него. Он подумал о волках. «Нет!» Разведчики наверняка бы обнаружили, если бы кто-то или что-то пыталось подобраться к лагерю.
– Ей предстоит долгая дорога до своих, – вполголоса произнес Перрин. – Дальше предгорий Лудильщики свои фургоны вести не станут. На обратном пути всякое может случиться.
Мин печально кивнула:
– А нас слишком мало, чтобы дать ей в охрану хоть одного. Даже если б от этого и был какой-то толк.
Она как-то уже рассказывала Перрину: когда ей было лет шесть или семь и она впервые поняла, что не все видят зримое для нее, то пыталась предупреждать людей о грядущих бедах. Мин не уточняла, но у него сложилось впечатление, что ее предупреждения только усугубляли ситуацию, если к ним вообще прислушивались. За правду видения Мин нелегко было принимать, им верили, лишь когда жизнь подтверждала их.
– Когда? – спросил Перрин. Его слуху это слово показалось холодным и жестким, как закаленная сталь. «Помочь Лее я ничем не могу, но, быть может, сумею понять, не нападут ли на нас».
Едва услышав его, Мин всплеснула руками, но ответила, не повышая голоса:
– Все не так. Я не могу определить, когда произойдет предсказанное. Никогда не могла. Я лишь знаю, что нечто случится, если только сумею понять, что означает увиденное. Ты не понимаешь. Видения не приходят по моему желанию, так же как и осознание их смысла. Они просто случаются, и иногда я их понимаю. Что-то из них. Очень немногое. Это просто происходит. – Перрин попытался что-то сказать в утешение, но девушку словно прорвало, и у него не было никакой возможности противостоять потоку ее слов. – Вот в один день я вижу какие-то знаки вокруг человека, а на следующий день – уже нет ничего, или наоборот. По большей части я ничего ни у кого не вижу. Конечно, Айз Седай постоянно окружены образами, и Стражи тоже, хотя истолковать их всегда сложнее, чем у прочих. – Она окинула Перрина изучающим взглядом, отчасти украдкой. – И еще кое у кого всегда они есть.
– Не говори мне, что видишь, глядя на меня, – резко бросил он, передернув могучими плечами. Ребенком он был крупнее многих других детей и быстро уяснил, как легко ненароком причинить другим боль, когда превосходишь их ростом или сложением. Это приучило Перрина к осторожности и осмотрительности и заставляло сожалеть о случаях, когда ему не удавалось вовремя обуздать гнев. – Прости меня, Мин. Мне не стоило тебе грубить. Я не хотел тебя обидеть.
Девушка удивленно взглянула на него:
– Ты ничуть меня не обидел. Да будут благословенны те немногие, кому хочется знать, что же я вижу. Свет свидетель, я бы точно не захотела – если есть в мире еще кто-то с такими способностями.
Даже Айз Седай никогда не слыхали ни о ком, кто бы обладал подобным даром. Они-то полагали, что это дар, пусть даже сама Мин так не считала.
– Дело в том, что я хочу хоть как-то помочь Лее. Мне никак не смириться с этим так, как получается у тебя, – чтобы знать и не иметь возможности ничего сделать.
– Странно, – тихо сказала Мин, – что ты проявляешь такую заботу о Туата’ан. Они крайне миролюбивы, а я всегда вижу насилие вокруг…
Перрин отвернулся, и она сразу же замолчала.
– Туата’ан? – раздался рокочущий голос, словно огромный шмель загудел. – Что там насчет Туата’ан?
Заложив страницу в книге пальцем, похожим на толстую сосиску, к костру явился составить им компанию огир. Из трубки, что он держал в другой руке, тянулась тонкая струйка табачного дыма. Его плотная куртка из темно-коричневой шерсти, застегнутая на все пуговицы вплоть до высокого воротника, расширялась у колен над отложными голенищами сапог. Перрин, стоя во весь рост, был едва огиру по грудь.
Лицо Лойала испугало многих, с его-то носом такой величины, чтобы зваться рылом, и широченным ртом. Глаза огира размером не уступали блюдцам, кончики густых бровей, свисавших, подобно усам, доходили почти до щек, а из копны длинных волос торчали оканчивающиеся кисточками уши. Некоторые из тех, кто прежде не видал огир, принимали его за троллока, хотя для большинства людей троллоки были такой же сказкой, как и огиры.
Когда Лойал сообразил, что вмешался в чужой разговор, его широкая улыбка поугасла и он заморгал. Перрин подивился, что кто-то вообще боится огир, – ну, разок испугаться можно, когда впервые их увидишь, но потом-то чего страшиться? «Однако в некоторых сказаниях их называют свирепыми и драчливыми, а коль они врагами станут, то непримиримыми и безжалостными». Он не мог в такое поверить. Огиры никому не были врагами.
Мин рассказала Лойалу о появлении Леи, умолчав про свое видение. Обычно она помалкивала про видения, особенно когда они были плохими.
– Ты ведь понимаешь, Лойал, как я себя чувствую, нежданно-негаданно угодив в одну упряжку с Айз Седай и этими двуреченскими парнями, – продолжила девушка.
