– Молчать! – Человек в черном говорил негромко, в ином нужды и не было. Сказав это, он поднял голову; будто предлагая приблизиться, его глаза и рот представляли собой дыры, просверленные в горящую яростным огнем кузницу, из них рвались пламя и огненное сияние.
И тогда Перрин узнал его. Ба’алзамон. Он пристально смотрел вниз на самого Ба’алзамона! Страх, подобно острым пикам, пронзил его. Хотелось убежать, но он не чувствовал ног. Прыгун придвинулся ближе. Перрин почувствовал под своей рукой густой мех и сильно ухватился за него. Хоть что-то было реальным. Как Перрин надеялся, более реальным, чем то, что он видел. Но он знал – и то и другое реально.
Мужчины, теснившиеся друг к другу, съежились.
– Вам были даны задания, – сказал Ба’алзамон, – некоторые из них вы выполнили. А при исполнении других потерпели неудачу. – То и дело его глаза и рот исчезали в пламени, и зеркала полыхали отраженным огнем. – Те, кто обречен на смерть, – должны умереть. Те, кого предназначено поймать, – должны поклониться мне. Неисполнение воли Великого повелителя Тьмы не может быть прощено. – Огонь вырывался из его глаз, и тьма вокруг колыхалась и закручивалась. – Ты! – указал он пальцем на мужчину, говорившего о Тар Валоне. Тот был одет как купец, в одежды простого покроя, но из великолепнейшей тончайшей ткани. Все отпрянули от него, как от больного черной лихорадкой, оставляя беднягу в одиночестве. – Ты позволил мальчишке удрать из Тар Валона!
Человек закричал и мелко затрясся, как ударенная о наковальню пила. Он будто становился все более прозрачным, и его вопль истончался вместе с ним.
– Все вы видите сон, – сказал Ба’алзамон, – но все, происходящее во сне, – реально!
Кричащий был уже лишь сгустком тумана, имеющим очертания человека, его крик звучал все более отдаленно, а затем исчез и туман.
– Боюсь, он никогда не проснется. – Ба’алзамон засмеялся, его рот ревел пламенем. – Остальные больше не подведут меня. Убирайтесь! Проснитесь и будьте послушны!
Теперь пропали и остальные.
Какое-то время Ба’алзамон стоял один, затем внезапно появилась женщина, облаченная в белое с серебром.
Перрин был потрясен. Он не мог бы забыть такую красивую женщину. Это была женщина из его сна. Та самая, которая побуждала его добиваться славы.
Позади женщины появился резной серебряный трон, и она села, аккуратно расправив шелковые юбки.
– Ты свободно пользуешься тем, что принадлежит мне, – сказала она.
– Тем, что принадлежит тебе? – сказал Ба’алзамон. – Значит, ты объявляешь это своей собственностью? Ты разве больше не служишь Великому повелителю Тьмы?
Тьма, окружавшая его, мгновенно сгустилась и, казалось, вот-вот закипит.
– Служу, – быстро сказала она. – Я долго служила Повелителю Сумерек. И за свою службу долго была в заточении, в бесконечном сне без сновидений. Только Серым Людям и мурддраалам отказано в сновидениях. Даже троллоки видят сны. Сны всегда были моими. Я пользовалась ими и ходила в них. Наконец я снова свободна, и я буду пользоваться тем, что принадлежит мне.
– Тем, что принадлежит тебе, – сказал Ба’алзамон. Чернота, вихрящаяся вокруг него, как будто смеялась. – Ты всегда считала себя более великой, чем была на самом деле, Ланфир.
Это имя резануло слух Перрина остро отточенным ножом. Одна из Отрекшихся появлялась в его снах. Морейн была права: некоторые из них оказались на свободе.
Женщина в белом уже стояла, трон исчез.
– Я такая великая, какая есть. К чему привели твои планы? Больше трех тысяч лет нашептывания в уши и дергания за веревочки марионеток на тронах? Точно так же, как Айз Седай! – Она голосом вложила в это имя все свое презрение. – Три тысячи лет – и все же Льюс Тэрин снова разгуливает по миру, а эти Айз Седай едва не посадили его на привязь. Ты можешь контролировать его? Можешь ли ты направлять его поступки? Он был моим задолго до того, как та соломенноволосая девчонка, Илиена, увидела его! И он будет моим снова!
– Теперь ты служишь самой себе, Ланфир? – Голос Ба’алзамона был тих, но пламя непрерывно бесновалось в его глазах и во рту. – Ты отреклась от своих клятв Великому повелителю Тьмы? – На мгновение тьма почти поглотила его, сквозь нее просматривались только сверкающие огни. – Их не так легко нарушить, как клятвы Свету, который ты покинула, заявив о своем новом хозяине в самом Зале слуг. Твой хозяин будет владеть тобой всегда, Ланфир. Так будешь служить или выбираешь бесконечную боль, вечное умирание без освобождения?
– Я служу. – Несмотря на сказанные слова, она стояла гордо и вызывающе. – Я служу Великому повелителю Тьмы, и никому больше. Вечно!
Длинные ряды зеркал начали исчезать, будто черные волны перекатывались через них, подбираясь все ближе к центру. Темный прилив затопил Ба’алзамона и Ланфир. Затем все покрыла чернота.
Перрин почувствовал, как Прыгун зашевелился, и был рад следовать за ним, по-прежнему чувствуя под рукой мех. До тех пор пока Перрин не сдвинулся с места, он не сознавал, что может это сделать. Он попытался понять, разгадать все, что видел, но не мог. Ба’алзамон и Ланфир. Его язык прилип к нёбу. По какой-то причине Ланфир пугала его куда больше, чем Ба’алзамон. Может быть, потому, что она возникла в его снах, когда он был в горах. «Свет! Одна из Отрекшихся в моих снах! О Свет!» И если он ничего не упустил из этого разговора, она в открытую не повиновалась Темному. Его учили, что Тень не имеет власти над тобой, если ты ее отвергаешь. Но как могла приспешница Тьмы – и не просто приспешница Тьмы, а одна из Отрекшихся! – столь вызывающе вести себя перед Тенью? «Я, должно быть, сошел с ума, как брат Саймона. Эти сны свели меня с ума».
Постепенно тьма снова стала туманом, и к тому времени, когда туман рассеялся, они с Прыгуном вышли на травянистый склон холма, залитый солнечным светом. В чаще у подножия холма запели птицы. Перрин оглянулся. Холмистая равнина, кое-где усеянная группками деревьев, простиралась до самого горизонта. Нигде не было видно и признаков тумана. Большой серый волк стоял рядом, наблюдая за юношей.
– Что это было? – спросил Перрин, постаравшись преобразовать вопрос в мысль, понятную волку. – Почему ты мне это показал? Что же это было?
Эмоции и образы заполнили его мысли, и разум судорожно пытался подобрать к ним слова.
То, что ты должен был увидеть. Будь осторожен, Юный Бык. Это опасное место. Будь осторожен, как щенок, охотящийся за дикобразом.
Последний образ возник как Маленькая-Спина-в-Колючках, но его мозг назвал животное так, как называют его люди.
Ты слишком молод, слишком неопытен.
– Было ли это реальным?
Все, что можно увидеть, и даже то, чего увидеть нельзя, – реально.
И это было все, что сказал Прыгун.
– Прыгун, как ты здесь очутился? Я видел, как ты умирал, и я это чувствовал.
Здесь все. Все братья и сестры, которые есть, все, кто был и кто будет.
