Перрин знал, что волки не умеют улыбаться – во всяком случае, так, как человек, – но ему показалось, что Прыгун усмехнулся.
Здесь я могу парить, как орел.
Волк напрягся и прыгнул вверх. Он поднимался выше и выше, пока не превратился в маленькую точку на небе. Последней мыслью волка, вспыхнувшей в мозгу Перрина, было одно: «Парить!..»
Перрин, открыв рот, следил за волком. «Он действительно взлетел!» Внезапно глаза у него защипало, юноша прочистил горло и поскреб нос. «Еще немного – и я расплачусь, как девчонка». Без всякой задней мысли он огляделся, не видит ли кто его, и все вокруг изменилось.
Перрин стоял на холме, окруженный затененными, смутно видимыми откосами и возвышенностями. В отдалении они, казалось, очень скоро исчезали. Внизу стоял Ранд. А вокруг него образовывали неровный круг мужчины, и женщины, и мурддраалы. Взгляд Перрина скользнул мимо. Вдали выли собаки, и Перрин понял, что они за кем-то охотятся. Запах мурддраалов и вонь жженой серы наполняли воздух. Волосы на затылке у Перрина встали дыбом.
Кольцо из мурддраалов и людей смыкалось вокруг Ранда, они шли будто во сне. И Ранд начал убивать их. Огненные шары вылетели из его рук и уничтожили двоих. Сверкнувшая сверху молния испепелила еще нескольких. Потоки света, подобные раскаленной добела стали, вылетали из его кулаков. Но те, кто уцелел, продолжали медленно приближаться к Ранду, будто никто из них не видел, что происходит. Они умирали один за другим, пока не осталось никого. Тяжело дыша, Ранд упал на колени. Перрин не понимал, смеется он или плачет, похоже было и на то и на другое.
За косогором появились силуэты. Люди и мурддраалы неумолимо приближались к Ранду.
Перрин сложил руки рупором:
– Ранд! Ранд, их еще больше подходит!
Стоящий на коленях Ранд, оскалившись, вывернул шею и посмотрел на него. Пот каплями стекал по его лицу.
– Ранд, они!..
– Да чтоб ты сгорел! – взвыл Ранд.
Свет обжег, ослепил Перрина, и чудовищная боль пронзила его.
Постанывая, он свернулся клубком на узкой койке, свет все еще горел под его веками. Болела грудь, юноша прикоснулся к ней и сморщился от боли, нащупав под рубашкой ожог. Пятно было не больше серебряного пенни.
Снова и снова он напрягал сведенные судорогой мышцы и наконец выпрямил ноги и растянулся в темной каюте. «Морейн. На этот раз я должен ей сказать. Но сначала подожду, когда уймется боль».
Но как только боль стала стихать, им овладела слабость. Перрин почти убедил себя, что надо встать, и тут сон вновь утянул его в свою пучину.
Когда юноша открыл глаза, он лежал, уставившись в балки над головой. Свет, пробивающийся в щели над дверью и под ней, подсказал ему, что уже наступило утро. Он приложил руку к груди, чтобы убедиться, что все пережитое выдумка, как вымысел и то, что он почувствовал ночью, и что ожог – всего-навсего ночной кошмар…
Его пальцы нащупали ожог. «Я ничего не придумал». В его голове всплыли туманные воспоминания о нескольких других снах, исчезающих, как только он пытался представить их отчетливо. Обыкновенные сны. Он даже чувствовал себя как после хорошего, чудесного сна. «И мог бы прямо сейчас поспать еще пару-тройку часов». Это означало, что он мог спать. «Во всяком случае, пока рядом не будет волков».
Перрин вспомнил о решении, которое принял во время короткого пробуждения после сна с Прыгуном, и пришел к выводу, что оно было верным.
Он постучал в пять дверей – дважды был обруган, а обитатели двух других кают вышли на палубу – и только в пятой каюте нашел Морейн. Она была полностью одета и, скрестив ноги, сидела на одной из узких коек, что-то читая в своей записной книжке при свете фонаря. Книжка была открыта в начале, и он увидел заметки, которые, должно быть, были сделаны ею еще до того, как она пришла в Эмондов Луг. На другой койке были аккуратно разложены вещи Лана.
– Я видел сон, – сказал он и принялся рассказывать. Полностью пересказав сновидение, он даже задрал рубашку, чтобы показать ей маленький кружочек на своей груди, красный, с волнистыми яркими линиями, будто лучами, отходящими от него. Он и раньше кое-что скрывал от Морейн и, наверное, будет скрывать и в будущем, но именно это может оказаться слишком важным, чтобы утаивать. Гвоздик – самая маленькая деталь ножниц, и его проще всего сделать, но без него ножницы не смогут резать. Кончив рассказ, он остался стоять, ожидая, что же будет дальше.
Женщина следила за ним без всякого выражения, только темные глаза будто рассматривали каждое слово, исходящее из его уст, взвешивая его, измеряя, оценивая, поднося к свету. Она сидела в той же позе, только теперь рассматривала его, так же взвешивая, обмеривая и поднося к свету, как недавно – слова.
– Это на самом деле важно? – наконец потребовал ответа Перрин. – Я думаю, это был один из тех волчьих снов, о которых вы мне рассказывали, даже уверен, что один из тех, это должно быть так! Но это вовсе не означает, что все увиденное случилось в действительности. Только, помните, вы говорили, некоторые из Отрекшихся на свободе, а он называл ее Ланфир и… Это важно или я стою здесь как дурак?
– Есть женщины, – медленно произнесла она, – которые сделали бы все от них зависящее, чтобы укротить тебя, если бы слышали то, что только что услышала я.
Ему показалось, что его легкие заледенели, он не мог вздохнуть.
– Я не обвиняю тебя в том, что ты якобы способен направлять, – продолжала Морейн, и лед у него внутри растаял, – или даже в возможности научиться этому. Попытка укрощения не принесет тебе вреда, не считая, правда, грубого обращения, неизбежного от Красных Айя. Свою же ошибку они осознали бы только потом. Такие мужчины так редко встречаются, что даже Красные, как бы старательно ни вели свои поиски, за последние десять лет нашли всего троих. По крайней мере, до наплыва всех этих Лжедраконов. Я хочу, чтобы ты понял: я не думаю, что ты вдруг овладел Силой. Тебе это не грозит, не бойся.
– Большое спасибо, – сказал Перрин с горечью. – Вам незачем было приводить меня в смертельный ужас, чтобы сказать: мне нечего бояться.
– Но у тебя есть причина бояться. Или, по крайней мере, быть осторожным, как и говорил тебе волк. Красные сестры или кто-нибудь другой могут убить тебя до того, как обнаружат, что в тебе нет ничего такого, из-за чего следовало бы тебя укрощать.
– О Свет! Испепели меня Свет! – Он смотрел на нее хмурясь. – Вы пытаетесь водить меня за нос, Морейн, но я не теленок, и у меня нет кольца в носу. Красные Айя или кто-нибудь другой не будут помышлять об укрощении, если только в том, что мне снится, нет чего-то реального. Означает ли это, что Отрекшиеся вырвались на свободу?
– Я еще раньше тебе говорила, что так может случиться. Некоторые из них – наверное. В твоих… снах, Перрин, нет ничего, что я могла предположить. Сновидицы писали о волках, но именно такого я не ожидала.
– А я думаю, что все случившееся было на самом деле. Я видел нечто, что произошло взаправду, нечто, чему стал нежеланным свидетелем. – «То, что и должен был увидеть». – По-моему, самое меньшее – Ланфир на воле. Что вы теперь будете делать?
