Просоленный ветер слегка ослаблял жару. Солнце клонилось к горизонту, пройдя половину пути до заката, но было жарко, как в полдень. Воздух казался Перрину отсыревшим, и только так он мог о нем думать. Отсыревший. В нос бил непередаваемый запах свежей рыбы с лодок, дух гниющей рыбы и ила с болота и кислое зловоние со стороны большой дубильни, расположенной на голом островке – проплешине в болотной траве.
Капитан Адарра что-то громко пробормотал за спиной Перрина, заскрипел румпель, и «Снежный гусь» чуть изменил курс. Босые матросы работали длинными веслами, беззвучно наклоняясь назад и вперед. Перрин мельком посмотрел на них.
Взгляд его остановился на дубильне, где одни работники скребли растянутые на рамах шкуры, а другие длинными кольями доставали сырье из глубоких чанов. Потом шкуры на тачках отвозили в длинный низкий сарай, расположенный на краю двора. Некоторые из них снова отправляли в чаны, в которые потом заливалось что-то из больших глиняных сосудов. Одна такая мастерская выделывала в день больше кож, чем обрабатывалось во всем Эмондовом Лугу за несколько месяцев. На другом островке, чуть подальше, тоже виднелась дубильня.
На самом деле Перрину были безразличны и корабли, и рыбацкие лодки, и кожевенные мастерские, птицы его тоже не очень интересовали – хотя любопытно было, как те светло-розовые ловят рыбу своими плоскими клювами, а некоторые выглядели вполне съедобными, – но рассматривать окрестности было куда приятнее, чем следить за тем, что происходило на палубе «Снежного гуся». В случае чего и топор, висевший у него на поясе, был бы бесполезен. «И каменная стена не могла бы меня защитить», – подумал Перрин.
Казалось, Морейн осталась абсолютно равнодушна к тому, что Заринэ («Я не буду звать ее ни Фэйли, ни как-нибудь иначе. Мало ли чего ей хочется! Она не сокол!») известно, что она Айз Седай, хотя то, что Перрин скрыл от нее это обстоятельство, не могло не расстроить Морейн. «Немного расстроилась. Всего лишь обозвала дураком». Тогда Морейн, казалось, не беспокоило и то, что Заринэ – охотник за Рогом. Но Заринэ оказалась, по мнению Перрина, чересчур общительной, и из разговоров с ней Морейн узнала о многом – о том, что девушка полагает, будто они приведут ее к Рогу Валир, также ей стало известно и о том, что Перрин знал об этом, но ничего ей не сообщил. Вот тогда в холодном взгляде темных глаз Морейн что-то изменилось, и юноша теперь чувствовал себя так, будто его в трескучий мороз с головой окунули в сугроб. Айз Седай ничего не сказала, но смотрела на парня слишком часто и сурово, что не приносило ему успокоения.
Перрин украдкой оглянулся и вновь углубился в созерцание побережья. На палубе, неподалеку от лошадей, привязанных между мачтами, сидела Заринэ, узелок и темный плащ лежали подле нее. Узкая, с разрезом юбка ее была аккуратно выглажена. Девушка с деланым интересом разглядывала верхушки башен и крыши домов приближающегося города. Морейн тоже изучала Иллиан, стоя рядом с гребцами, ворочающими длинными веслами. Но она то и дело бросала на Заринэ тяжелые взгляды из-под глубокого капюшона, сшитого из мягкой серой ткани. «Неужели ей не жарко в шерстяном плаще?» – удивился Перрин. Его собственная куртка была расстегнута, а рубашка у горла расшнурована.
Заринэ встречала взгляды Айз Седай с улыбкой, но каждый раз, когда Морейн отворачивалась, непроизвольно сглатывала и вытирала лоб.
Перрину только оставалось восхищаться тем, как она улыбалась под взглядом Морейн. Сам он не осмелился бы так себя вести. Он никогда не видел, чтобы Айз Седай потеряла самообладание, уж лучше бы она кричала, впав в ярость, только б не смотрела так пристально. Он был согласен на что угодно. «Свет! Может, и не на что угодно! Может, проще все-таки безропотно сносить ее взгляды!»
Лан сидел еще ближе к носу судна, чем Морейн. Меняющий цвета плащ Стража был упакован в дорожную сумку, лежавшую у его ног. Якобы всецело поглощенный изучением клинка своего меча, он, похоже, не очень-то скрывал, как забавляет его все происходящее на корабле. Иногда даже казалось, что на губах Лана появляется тень улыбки. Впрочем, в последнем Перрин не был уверен. Если захотеть, тень улыбки можно отыскать даже на кувалде. Обе женщины, без сомнения, принимали эти усмешки на свой счет, но казалось, Страж оставался равнодушен к нахмуренным взглядам, которые они молча бросали на него.
Несколькими днями раньше Перрин слышал, как Морейн ледяным голосом спрашивала у Лана, что смешного он видит.
– Я никогда не посмею смеяться над тобой, Морейн Седай, – спокойно ответил тот. – Но если ты на самом деле собираешься отослать меня к Мирелле, я должен привыкать улыбаться. Говорят, что Мирелле любит шутить со своими Стражами. Гайдин должен уметь смеяться над остротами тех, с кем связан узами. Ведь и ты часто отпускаешь язвительные замечания, над которыми можно посмеяться. Надеюсь, ты будешь шутить чаще, если я все-таки останусь с тобой.
Казалось, взгляд Морейн пригвоздит Лана к мачте, но Страж даже не моргнул. Рядом с Ланом холодная сталь показалась бы мятой жестью.
Команда наблюдала за Морейн и Заринэ в полном молчании, не отвлекаясь от работы. Капитан Адарра то и дело склонял голову набок, будто становился свидетелем того, чего не должен видеть. Теперь он не кричал, как вначале, а все распоряжения отдавал шепотом. Все знали, что Морейн – Айз Седай, все видели: она в дурном настроении. Перрин винил себя в том, что позволил девушке втянуть себя в яростный спор; и он не был уверен, что именно Заринэ, а не он первый произнес слова «Айз Седай»; и то, что это стало известно команде, очень его беспокоило. «Проклятая женщина! – Он сам не знал, кого имел в виду – Заринэ или Морейн. – Если она сокол, кто же тогда ястреб? Что получится, если мне на голову свалятся две такие особы? Свет! Нет! Она не сокол, и кончено». Единственным приятным следствием всего этого было то, что в присутствии рассерженной Айз Седай никто из матросов не смотрел лишний раз в сторону Перрина.
Лойала нигде не было видно. Когда Морейн и Заринэ поднимались вместе на верхнюю палубу, он оставался в душной каюте и работал над своими записями. Так он утверждал. Лишь ночью огир выходил на палубу покурить свою трубку. Перрин не понимал, как тот переносит жару у себя в каюте, и полагал, что уж лучше общество Заринэ и Морейн, чем спертый воздух внизу.
Вздохнув, Перрин вновь посмотрел на Иллиан. Этот город, к которому приближалось судно, был таким же большим, как Кайриэн или Кэймлин, – собственно, других больших городов Перрин и не видел; Иллиан постепенно вырастал из огромного, простирающегося на мили болота, подобного морю волнующейся травы. У Иллиана не было стен, и весь он, казалось, состоял из дворцов и башен. Здания, сложенные из светлого камня, различались по оттенкам: сероватые, красноватые, даже зеленоватые; некоторые дома были покрыты белой штукатуркой. Скаты крыш, выложенные разноцветной черепицей, сверкали на солнце. Возле длинных причалов стояло множество судов, по сравнению с которыми «Снежный гусь» казался карликом. Суда жались к причалам в ожидании разгрузки или погрузки. В дальнем конце города расположились верфи, где можно было различить несколько больших кораблей, находящихся на разной стадии постройки – от остовов с толстыми деревянными ребрами до почти законченных, готовых к спуску на воду.
