Перрин хмуро уставился на кубок. Было что-то… знакомое в этом. В его сознание ворвалось рычание.
– Нет! – Он боролся с этим рыком, отгоняя, отказываясь слушать. – Нет!
Она протянула ему золотой кубок:
– Выпей же.
«Золотой? По-моему, кубок был… он был…» Додумать он не сумел. Но в нахлынувшем замешательстве в его сознание вновь вернулся тот звук, вгрызаясь, требуя, чтобы его услышали.
– Нет, – сказал Перрин. – Нет! – Он взглянул на позолоченный шлем у себя в руках и отбросил его в сторону. – Я кузнец. Я…
Звучащий в голове рокот боролся с ним, стремясь быть услышанным. Перрин обхватил руками голову, чтобы отгородиться от него, но лишь запер его внутри.
– Я – человек! – прокричал Перрин.
Тьма окутала его, но женский голос следовал за ним, шепча:
– Здесь всегда ночь, и сны приходят ко всем людям. Особенно к тебе, мой дикарь. И я всегда буду в твоих снах.
Тишина.
Перрин опустил руки. На нем снова были его куртка и штаны, простые, но прочные и хорошо сшитые. Подходящая одежда для кузнеца или любого деревенского жителя. Однако сейчас он едва ее замечал.
Перрин стоял у низкого парапета каменного моста, что дугой выгибался между широкими каменными башнями с плоскими верхушками. Башни колоннами вздымались из таких глубин, куда его зоркий взгляд не мог проникнуть. Свет, идущий невесть откуда – даже он со своим зрением этого не понимал, свет просто был, – показался бы слишком тусклым глазам любого другого человека. Всюду, куда ни глянь, слева, справа, вверху, внизу – было множество мостов, башен, опор и нескончаемых скатов и переходов. В этом нагромождении, кажущемся бесконечным, не угадывалось никакой системы. Хуже того, некоторые из переходов взбирались к верхушкам опор, которые нависали прямо над теми же башнями, откуда эти переходы и начинались. Плеск воды эхом отражался отовсюду и, казалось, раздавался сразу со всех сторон. Перрин задрожал от холода.
Вдруг краем глаза он уловил какое-то движение и, не раздумывая, присел и скрючился за каменным парапетом. Быть замеченным – опасно. Он не знал почему, но был уверен, что это именно так, и никак иначе. Он просто знал.
Чуть приподнявшись и осторожно глядя поверх ограждения, Перрин выискивал замеченный им источник движения. Белый отсвет промелькнул на отдаленном переходе. Он был уверен, что это женщина, хоть и не смог явственно ее различить. Спешащая куда-то женщина в белом платье.
На мосту, расположенном чуть ниже его и гораздо ближе, чем тот переход, где Перрин заметил женщину, внезапно появился мужчина, смуглый, высокий и стройный. Бросалась в глаза серебристая прядь в его черных волосах. Темно-зеленый кафтан незнакомца был обильно расшит золотыми листьями, а пояс и кошелек украшены золотой канителью, ножны кинжала искрились драгоценными камнями, даже верх его сапог обрамляла золотая бахрома. Откуда он взялся?
Другой мужчина, возникший столь же внезапно, как и первый, зашагал по мосту с противоположной его стороны. Черные полосы сбегали по роскошным рукавам его красного кафтана, ворох бледных кружев свисал с манжет и воротника. Его сапоги так обильно были украшены серебром, что под узором с трудом удавалось увидеть кожу. Он был ниже ростом, чем тот, навстречу которому шел, и коренастей, с коротко подстриженными волосами, столь же белыми, что и кружева его наряда. Несмотря на возраст, человек не казался слабым. Он двигался вперед с той же надменной уверенностью, какую излучал первый мужчина.
Они осторожно приближались друг к другу. «Как два торговца лошадьми, каждый из которых знает, что у другого есть хромая кобыла на продажу», – подумал Перрин.
Мужчины начали разговор. Перрин напряг слух, но эхо, рождающееся от звуков плещущей воды, позволило разобрать лишь обрывки слов. Хмурые лица, недобрые взгляды в упор, резкие движения, на грани удара. Ни один из них другому не доверял. Перрин подумал, что они, возможно, терпеть не могут друг друга.
Он поднял взгляд, высматривая женщину, но она пропала из виду. Когда юноша вновь поглядел вниз, то обнаружил, что к двум мужчинам присоединился третий. И Перрин его вроде бы знал – но как-то смутно, словно полузабытое воспоминание. Средних лет, видный собой мужчина, облаченный в темный, почти черный бархат с белыми кружевами. «Гостиница, – подумал Перрин. – И что-то до нее. Что-то…» То, что было, казалось, давным-давно. Но вспомнить никак не удавалось.
Теперь первые двое мужчин стояли бок о бок, оказавшись перед новоприбывшим союзниками поневоле, отчего им явно было не по себе. А тот кричал и грозил им кулаком, в то время как они неуверенно топтались на месте, отворачивались, избегая встречаться с ним взглядом. Даже если эти двое и враждовали между собой, страх перед третьим был сильнее.
«Его глаза, – подумал Перрин. – Что же такого странного в его глазах?»
Тот, что был высокий и смуглый, принялся возражать, сначала вяло, затем со все большим пылом. Беловолосый присоединился к нему, и тут внезапно их временное союзничество распалось. Все трое орали друг на друга, каждый, в свою очередь, на двух других. Вдруг мужчина в черном бархате широко раскинул руки в стороны, словно требуя прекратить ссору. И разрастающийся огненный шар объял их, скрыл, ширясь и заполняя собой все вокруг.
Перрин обхватил голову руками и бросился за каменный парапет, съежившись у его подножия, пока его хлестали и дергали за одежду яростные порывы ветра – ветра, горячего, как огонь. Ветра, который сам был огнем. Даже крепко зажмурив глаза, Перрин мог видеть пламя, пожирающее весь мир, пронзающее само бытие. Пламенный ураган ревел и внутри его; он буквально чувствовал его – обжигающий, пылающий вихрь тащил его, стремясь поглотить и развеять пеплом. Перрин завопил, пытаясь найти опору в самом себе и понимая, что этого недостаточно.
И в мгновение между двумя ударами сердца ветер пропал. Он не ослабевал постепенно. Миг тому назад на юношу обрушивалась огненная буря, а уже в следующий – царило полнейшее безмолвие. Единственным звуком было эхо плещущейся воды.
Перрин медленно сел, осмотрел себя. На куртке не было и следа от огня, никаких прорех или подпалин, открытые участки кожи не получили ожогов. Только память об опаляющем жаре заставляла его верить в то, что все это действительно произошло. Память одного лишь разума; тело не сохранило воспоминаний о случившемся.
Перрин осторожно выглянул из-за краешка парапета. Часть моста на несколько шагов в обе стороны от того места, где стояли мужчины, пропала, осталось лишь оплавленное основание. И никаких следов этих троих.
Легкое покалывание, от которого будто зашевелились волосы на затылке, заставило Перрина поднять голову. На наклонном переходе, правее и выше от него, стоял косматый серый волк. Зверь смотрел на юношу.
– Нет! – Перрин вскочил на ноги и побежал. – Это сон! Ночной кошмар! Я хочу проснуться!
Он бежал, и все, что было вокруг, поплыло в его глазах. Задвигались переменчивые размытые пятна. Гул наполнил уши, затем пропал, и как только этот шум прекратился, перед глазами перестало мерцать, все обрело устойчивость.
