Вдруг Горы тумана резко сменились лесистыми предгорьями Гэалдана – местность, казалось, представляла собой сплошные долины и холмы, впрочем не слишком высокие. Олени, которые в горах зачастую лишь настороженно наблюдали за путниками, словно не зная, что такое человек, теперь, едва завидев лошадей, стремглав убегали прочь, лишь мелькали их белые хвосты. Серо-полосатых горных котов и след простыл, и лишь обостренное зрение позволяло Перрину улавливать вдалеке их едва различимые силуэты, что, как дым, сразу исчезали из виду. Отряд вступал в земли, населенные людьми.
Лан снял свой меняющий цвета плащ и возвращался все чаще, рассказывая, что ждет впереди. Во многих местах попадались вырубки. Вскоре привычными, если не сказать – почти непременными видами, что представали взорам всадников, стали окруженные оградами из грубого камня поля и люди, рядами шагающие по пашне и бросающие в землю семена из висевших на плечах котомок. Кое-где на вершинах холмов и взгорий виднелись отдельно стоящие постройки – фермерские дома и сложенные из серого камня амбары.
Здесь не должно было быть волков. Волки избегают мест, где есть люди, но Перрин по-прежнему ощущал их – невидимую свиту и стражу, окружившую конный отряд. Юношу переполняло нетерпение; он истомился в жажде поскорее добраться до какой-нибудь деревни или городка, до любого места, где многолюдье вынудит волков убраться восвояси.
На следующий день после того, как путники впервые заметили возделанное поле, как раз когда солнце коснулось горизонта у них за спиной, они вступили в деревню под названием Джарра, что стояла немногим севернее границы с Амадицией.
Глава 8. Джарра
Серокаменные дома с крышами из сланцевых плиток, теснясь вдоль нескольких узких улиц Джарры, взбирались по склону холма, господствовавшего над речушкой с перекинутым через нее низеньким деревянным мостом. На грязных улицах, как и на имеющей уклон деревенской лужайке, было пусто, если не считать какого-то человека, подметавшего ступеньки единственной деревенской гостиницы, что стояла рядом с каменной конюшней; однако, судя по всему, совсем недавно на лужайке побывало немало народу. Посредине, образуя круг, высилось с полдюжины арок, сплетенных из зеленых ветвей и украшенных той малостью цветов, какую возможно насобирать столь ранней весной. На изрядно потоптанной с виду земле виднелись и другие следы гулянья – скомканный красный женский шарф у подножия одной арки, вязаная детская шапочка, опрокинутый набок оловянный кувшин и немногие остатки угощения.
Задержавшиеся в воздухе над лужайкой ароматы сладкого вина и кексов с пряностями мешались с дымами десятков труб и запахами вечерней стряпни. На миг чутье Перрина уловило еще один запах, который он не сумел опознать, некий слабый след, от мерзости которого волосы у него на затылке встали дыбом. Затем запах пропал. Однако Перрин был уверен: тут прошло нечто, какое-то… зло. Он потер нос, как будто хотел изгнать запах из памяти.
«Быть не может, что это Ранд. Свет, даже если он и впрямь сошел с ума, это не может быть он. Или может?»
Раскрашенная вывеска над дверью гостиницы гласила: «Прыжок Харилина», и на ней был изображен человек, стоящий на одной ноге и со вскинутыми руками. В ту минуту, когда всадники подбирали поводья перед массивным каменным зданием, подметальщик выпрямился, неудержимо зевая. Приметив глаза Перрина, он вздрогнул, однако когда его взгляд упал на Лойала, то его собственные глаза, и без того навыкате, едва из орбит не вылезли. У селянина был широкий рот, но подбородок вряд ли заслуживал упоминания, поэтому выглядел работник очень похожим на лягушку. От него исходил застарелый запах кислого вина – для Перрина, по крайней мере. Несомненно, этот малый в празднестве поучаствовал.
Но подметальщик сумел взять себя в руки и, встряхнувшись, ухитрился согнуться в поклоне, прижав руку к двойному ряду деревянных пуговиц куртки. Взгляд его перебегал от одного путника к другому и всякий раз останавливался на Лойале, при этом его глаза округлялись еще больше.
– Добро пожаловать, добрая госпожа, и да осияет Свет ваш путь. Добро пожаловать, добрые господа. Желаете ли откушать, снять комнату, помыться? Все это найдется здесь, в «Прыжке». У мастера Харода, владельца гостиницы, хозяйство крепкое. Меня зовут Саймон. Если что-нибудь понадобится, кликните Саймона, и он вам это раздобудет. – Подметальщик опять зевнул, смущенно прикрыв рот и кланяясь, чтобы скрыть зевок. – Прошу прощения, добрая госпожа. Вы издалека? Нет ли у вас вестей о Великой охоте? Охоте за Рогом Валир? Или о Лжедраконе? Говорят, в Тарабоне Лжедракон появился. Или, может, в Арад Домане.
– Мы вовсе не из столь дальних краев, – сказал Лан, одним махом соскочив с седла. – Несомненно, тебе известно больше, чем мне.
Отряд принялся спешиваться.
– У вас тут играли свадьбу? – поинтересовалась Морейн.
– Свадьбу, добрая госпожа? Да у нас сплошняком свадьбы идут. Свадебное поветрие. И все в последние пару дней. Не только во всей деревне, но и на милю окрест не осталось ни одной незамужней женщины, которая по летам для помолвки годится. Подумать только, даже вдовушка Джорат проволокла старика Банаса через арки, и оба дали клятву, что больше никогда в брак не вступят. Точно вихрь какой прямо-таки всех подхватил. А началось-то с Рилит, дочки ткача, что взяла да и попросила Джона-кузнеца жениться на ней, а он-то по годам в отцы ей годится, а то и в деды. Старый болван просто снял фартук и сказал «да», и она потребовала поставить арки прямо здесь и сейчас. И слышать не пожелала о приличествующем ожидании, и остальные женщины встали на ее сторону. Вот с тех пор у нас свадьбы день и ночь. Да что там, вряд ли хоть кому-то вообще удалось поспать.
– Очень интересно, – сказал Перрин, когда Саймон примолк, чтобы в очередной раз зевнуть. – Но не случалось ли тебе видеть молодого…
– Да, весьма занимательно, – перебила Перрина Морейн, – и, возможно, попозже я еще выслушаю твой рассказ. А сейчас мы бы хотели занять комнаты и поужинать.
Лан, глядя на Перрина, сделал короткий резкий жест рукой, несомненно указывая придержать язык.
– Разумеется, добрая госпожа. Ужин. Комнаты. – Саймон помедлил, разглядывая Лойала. – Придется сдвинуть вместе две кровати для… – Он наклонился поближе к Морейн и понизил голос. – Прошу прощения, добрая госпожа, но… э-э… что именно… он… собой представляет? И я нисколько не хочу проявлять неуважение, – поспешил он добавить.
Говорил Саймон недостаточно тихо, и уши Лойала раздраженно задергались.
– Я – огир! А по-твоему, я кто? Троллок?
От рокочущего голоса огира Саймон отступил на шаг:
– Троллок, добрый… э-э… господин? Что вы, я же взрослый человек! В детские сказки я не верю. Ох, вы сказали «огир»? Да ладно, огиры ведь детск… я имею в виду… то есть… – Придя в явное отчаяние, он повернулся лицом к конюшне, стоявшей рядом с гостиницей, и прокричал: – Нико! Патрим! У нас постояльцы! Живо сюда! Надо о лошадях позаботиться!
