– Введите его! – громко сказала Элайда.
Со стороны одного из пандусов – не того, по которому пришла Эгвейн, – донесся скрип и шарканье сапог по камню. Появились люди. Дюжина Айз Седай окружала трех мужчин, двое из которых были крепкого сложения стражниками, с сияющей у каждого на груди белой слезой Пламени Тар Валона. Оба тянули цепи, которыми был скован третий мужчина, он спотыкался чуть ли не при каждом шаге, словно был оглушен или находился в полубессознательном состоянии.
Эгвейн подалась вперед в своем кресле. Человеком, закованным в цепи, был Ранд. Веки его были полуприкрыты, голова опущена, он будто спал на ходу, двигаясь лишь тогда, когда его тащили за цепи.
– Этот мужчина, – провозгласила Элайда, – называл себя Драконом Возрожденным.
По залу прокатился неприязненный ропот, словно присутствующие, испытывая отвращение к подобным словам, не были удивлены ими, но отнюдь не желали их слышать.
– Этот мужчина направлял Единую Силу, – продолжила Элайда. Шум в зале сразу же стал громче, и в приглушенном гуле осуждающих голосов слышались и испуганные нотки. – За это есть лишь одно наказание, известное и признаваемое во всех государствах, но объявляемое только здесь, в Тар Валоне, на Совете Башни. Я призываю Престол Амерлин объявить этому мужчине приговор: укрощение.
Элайда обратила сверкающий взор на Эгвейн.
«Ранд. Что же мне делать? Свет, что же мне делать?»
– Отчего же ты медлишь? – требовательно вопросила Элайда. – Такой приговор выносится на протяжении вот уже трех тысяч лет. Почему ты колеблешься, Эгвейн ал’Вир?
Одна из восседающих от Зеленых вскочила на ноги, гнев прорывался сквозь ее спокойствие:
– Стыдись, Элайда! Уважай Престол Амерлин! Относись с почтением к нашей матери!
– Уважение, – холодным тоном отвечала Элайда, – может быть точно так же потеряно, как и завоевано. Так что же, Эгвейн? Не проявляешь ли ты, в конце концов, слабости, не выказываешь ли непригодности для того поста, который занимаешь? Не может ли случиться так, что ты не вынесешь приговора этому мужчине?
Ранд попытался поднять голову, но не смог.
Эгвейн с трудом встала на ноги. Борясь с головокружением, она силилась вспомнить, что она Престол Амерлин и наделена властью приказывать всем этим женщинам, притом что все в ней кричало: «Ты – послушница, чужая здесь, и что-то перепуталось самым кошмарным образом!»
– Нет, – произнесла она дрожащим голосом. – Нет, я не могу! Я не стану…
– Разве она не разоблачила себя? – громко вскричала Элайда, заглушая попытки Эгвейн что-то сказать. – Она осудила себя собственными словами! Взять ее!
Едва Эгвейн открыла рот, чтобы ответить, сзади к ней шагнула Белдейн. А потом жезл хранительницы летописей ударил Эгвейн по голове.
Темнота.
Сначала Эгвейн почувствовала боль в голове. Спиной она ощущала нечто твердое и холодное. Затем до ее слуха донеслись голоса. Кто-то разговаривал шепотом.
– Она все еще без сознания? – Голос скрежетал, будто напильником перепиливали кость.
– Не беспокойтесь, – отвечала женщина откуда-то очень издалека. В голосе ее слышались неуверенность, страх и стремление скрыть и то и другое. – Прежде чем она поймет, что происходит, с ней уже будет покончено. Тогда она будет нашей, и мы распорядимся ею так, как нам вздумается. Может, отдадим ее вам для забавы.
– После того, как вы сами ее используете.
– Разумеется.
Отдаленные голоса затихли где-то совсем в стороне.
Рука Эгвейн скользнула по бедру, касаясь нагой, болью отзывавшейся на прикосновение плоти. Девушка самую чуточку приоткрыла глаза. Обнаженная, вся в синяках, она лежала на шершавом деревянном столе в помещении, напоминавшем по виду заброшенную кладовку. От впившихся заноз мучительно болела вся спина. Во рту ощущался металлический привкус крови.
В одном конце комнаты в кучку сгрудились Айз Седай, они что-то настойчиво обсуждали между собой – приглушенными голосами, в которых, однако, слышалось напряжение. Боль в голове мешала Эгвейн думать, однако ей показалось важным пересчитать женщин. Тринадцать.
Еще одна группа – мужчины в черных плащах и с натянутыми на голову капюшонами – присоединилась к Айз Седай, которые, как казалось, были охвачены страхом, но в то же время всем своим видом пытались показать, будто являются хозяевами положения. Один из мужчин повернул голову и поглядел в сторону стола. На его мертвенно-белом лице под черным капюшоном не было глаз.
Считать мурддраалов Эгвейн нужды не было. Она и так знала. Тринадцать мурддраалов – и тринадцать Айз Седай. Все прочие мысли покинули ее сознание, и девушка, объятая ужасом, закричала. Но, даже сжатая тисками страха, от которого словно раскалывались кости, она дотянулась до Истинного Источника, отчаянно вцепившись в саидар.
– Она очнулась!
– Быть не может! Еще рано!
– Ограждайте ее! Быстрее! Быстрее! Отсеките ее от Источника!
– Поздно! Она слишком сильна!
– Хватайте ее! Живо!
К ее рукам и ногам потянулись чужие руки. Бледные, словно тесто, руки, похожие на живущих под камнями слизняков; и управляли этими руками умы существ с бледными, безглазыми лицами. Эгвейн знала: стоит этим рукам коснуться ее тела – она не сумеет сохранить здравый рассудок. Ее наполнила Сила.
Кожа мурддраалов взорвалась языками пламени, пробивавшимися через ткань черных одеяний, словно бы кинжалы из отвердевшего огня. Пронзительно вопящие Полулюди корчились в жарком пламени, превращаясь в рассыпающийся пепел, точно промасленная бумага. Каменные осколки величиной с кулак отрывались от стен, со свистом проносились через комнату и ударяли в живые тела, исторгая из них визг, крики и хрипы. Воздух бурлил и кружил, метался и завывал, обращаясь в смерч.
Медленно, превозмогая боль, Эгвейн с трудом приподнялась, оторвала себя от стола. Ветер трепал ее волосы, заставлял пошатываться, но девушка продолжала разгонять его в вихри, а сама меж тем ковыляла к выходу. Вдруг перед Эгвейн выросла какая-то Айз Седай – женщина была в синяках, по лицу ее текла кровь, но ее фигуру окружало сияние Силы. Ее темными глазами глядела сама смерть.
Когда Эгвейн увидела лицо женщины, память подсказала ее имя. Гилдан. Приближенная Элайды, ее наперсница, вечно они шептались по углам, а по ночам запирались вдвоем. Эгвейн до боли сжала губы. Пренебрегая камнями и ветром, она крепко стиснула кулак и, собрав все силы, врезала Гилдан промеж глаз. Красная сестра – Черная сестра – рухнула наземь, будто кости у нее расплавились.
Потирая костяшки пальцев, Эгвейн, шатаясь и спотыкаясь, выбралась в коридор.
«Спасибо тебе, Перрин, – подумала она, – за то, что показал мне, как это делается. Однако ты не сказал мне, как больно бывает тому, кто бьет».
Одолев рвущийся наружу ветер и навалившись на створку всем телом, Эгвейн захлопнула дверь, потом направила Силу. Камни вокруг дверного проема задрожали и растрескались, плотнее обжимая дверную раму. Такая помеха надолго преследователей не удержит, но все, что хоть на минуту замедлит погоню, стоит сделать. Лишние минуты могут означать для нее жизнь. Собрав все свои силы, Эгвейн заставила себя пуститься бегом. Бег был шатким, но все-таки она бежала.
