Она решила, что ей надо раздобыть какую-никакую одежду. Женщина одетая выглядит авторитетней, чем женщина в обнаженном виде, а сейчас Эгвейн необходима была любая малость, которая прибавит ей власти. В первую очередь они бросятся искать ее в занимаемых ею покоях, это понятно, но именно в своем кабинете она держала запасное платье и туфли – и там же хранился еще один палантин, – к тому же находился ее кабинет совсем недалеко.
Пустота коридоров, по которым бежала Эгвейн, действовала угнетающе. Пусть в Белой Башне обитало не так много народа, как раньше, но обычно кто-то все-таки попадался на глаза. Однако сейчас единственным звуком, что раздавался в коридорах, было негромкое шлепанье по плиткам пола ее босых ног.
Эгвейн пронеслась через приемную перед своим кабинетом и влетела во внутреннюю комнату, где наконец-то обнаружилась хоть одна живая душа. Прямо на полу, уронив голову на руки, сидела Белдейн. Ее сотрясали рыдания.
Эгвейн остановилась, с подозрением глядя на Белдейн. А та подняла голову и посмотрела на Эгвейн покрасневшими глазами. Сияние саидар хранительницу летописей не окружало, но Эгвейн бдительности не теряла и все равно оставалась настороже. И уверенной в себе. Свечения вокруг себя Эгвейн, разумеется, видеть не могла, однако силы – Единой Силы, – что наполняла ее, было достаточно. Тем более если присовокупить сюда ее секрет.
Белдейн отерла ладонью заплаканное лицо:
– Мне пришлось. Вы должны меня понять. Я была вынуждена. Они… они… – Тут она глубоко, с прерывистым всхлипом вздохнула; а потом из нее полилось потоком: – Три ночи тому назад они схватили меня, сонную, и усмирили. – Тут ее голос едва не сорвался на крик. – Они меня усмирили! Я больше не могу направлять!
– О Свет! – выдохнула Эгвейн. От потрясения ее уберегла упоенность напором саидар. – Да поможет тебе Свет и утешит тебя, дочь моя. Почему ты мне не сказала? Я бы… – Слова повисли в воздухе, и Эгвейн умолкла, сама сознавая, что ничем она помочь не смогла бы.
– И что бы вы сделали? Что? Да ничего! Вы бессильны перед этим. А они сказали, что смогут вернуть мне способности с помощью могущества… могущества Темного. – Белдейн крепко зажмурила глаза, из-под век выкатились слезы. – Они изувечили меня, мать, они меня заставляли… О-о, Свет, как они меня мучили! Элайда пообещала, что они вновь сделают меня цельной, вновь способной направлять, если только я стану повиноваться. Вот почему мне… Мне пришлось!
– Значит, Элайда в самом деле из Черной Айя, – мрачно промолвила Эгвейн. У стены стоял узкий платяной шкаф, в нем висело зеленое шелковое платье, приготовленное на тот случай, когда у нее не будет времени вернуться в свои покои и переодеться. Рядом с платьем в шкафу висел полосатый палантин. Эгвейн принялась торопливо, со всей возможной быстротой одеваться. – Что они сделали с Рандом? Куда его увели? Отвечай мне, Белдейн! Где Ранд ал’Тор?
Белдейн вся сжалась, съежилась, обратив свой потускневший, унылый взор будто бы внутрь себя. Губы у нее мелко подрагивали. Наконец она собралась с духом и выдавила:
– На Двор отступников, мать. Его увели на Двор отступников.
Дрожь охватила Эгвейн. Дрожь страха. Дрожь ярости. Элайда ни часу не стала ждать. Двор отступников использовался лишь для трех целей: для казней, для усмирения Айз Седай или же для укрощения мужчины, способного направлять Силу. Но и то, и другое, и третье требовало личного указа Престола Амерлин. «Так кто же тогда носит сейчас палантин?» Кто же, как не Элайда, уж в этом Эгвейн была уверена. «Но как ей удалось так быстро заставить их принять свою власть, ведь меня еще не судили и приговор мне не вынесен? Не бывать другой Амерлин, пока меня не лишили палантина и жезла. И они убедятся, что ничего у них так просто не выйдет. Свет! Ранд!»
Эгвейн направилась к двери.
– Что вы сможете сделать, мать? – рыдала Белдейн. – Что?
Было неясно, имела в виду Белдейн Ранда или же себя.
– Куда больше, чем кто-то предполагает, – сказала Эгвейн. – Белдейн, я никогда не держала в руках Клятвенного жезла.
И под всхлипы Белдейн она вышла из комнаты.
Собственная память по-прежнему играла с Эгвейн в прятки. Она знала: ни одна женщина не могла получить шаль и кольцо без того, чтобы принести Три Клятвы, крепко держа в руках Клятвенный жезл – тер’ангриал, который обязывал женщину неукоснительно блюсти данные обеты так, словно они с самого рождения были запечатлены у нее в самой плоти и крови, врезаны в ее кости. Ни одна женщина не становилась Айз Седай, не связав себя этими клятвами. И все же девушка знала: как-то, неким неясным для нее образом именно такое с ней и случилось, а уж вспоминать и доискиваться до сути, почему так произошло, она нисколько не собиралась.
Эгвейн бежала по переходам Башни, и каблуки ее туфель цокали по камню. Что ж, по крайней мере, теперь она понимала, отчего опустели коридоры. Все Айз Седай, кроме, наверное, тех, кого она оставила в кладовой, все принятые и послушницы, все до единой, и даже все слуги уже собрались, как положено по обычаю, во Дворе отступников, дабы воочию увидеть, как претворяется в жизнь воля Тар Валона.
И наверняка Двор оцепят Стражи, чтобы пресечь любую возможную попытку, какую кто-нибудь мог бы предпринять для освобождения мужчины, приговоренного к укрощению. Проделать подобное решились остатки армий Гвайра Амаласана – в самом конце того, что некоторые называют Войной Второго Дракона, и эти события имели место незадолго до того, как возвышение Артура Ястребиное Крыло породило иные поводы для беспокойства Тар Валона. За много-много лет до этого такую же попытку предприняли и сподвижники Раолина Проклятие Тьмы. Были ли у Ранда какие-то последователи или нет, припомнить Эгвейн не сумела, но Стражи о таких случаях не забывали, как и о мерах предосторожности.
Если Элайда – или какая-то другая женщина – и в самом деле надела палантин Амерлин, Стражи запросто могут не допустить Эгвейн к Двору отступников. Она понимала, что силой пробиться туда сумеет. Это нужно проделать быстро, ибо какой смысл, если Ранда укротят, пока она провозится, обматывая и пеленая Стражей потоками воздуха. Даже Стражи не устоят, если она нашлет на них молнии или обрушит погибельный огонь да расколет землю у них под ногами. «Погибельный огонь?» – подивилась про себя Эгвейн. Однако не будет ничего хорошего и в том, если она, чтобы спасти жизнь Ранду, сокрушит власть и мощь Тар Валона. Ей нужно сохранить и то и другое.
Срезая путь, ведущий к Двору отступников, Эгвейн свернула в сторону, стала подниматься по лестницам и взбегать по пандусам, становящимся все уже и круче, по мере того как она взбиралась все выше, и наконец она толчком распахнула настежь люк и вылезла на покатую макушку башни, на ее крышу, выложенную почти белой черепицей. Отсюда, поверх других крыш, мимо остальных башен, Эгвейн смогла заглянуть в широкий зев колодца Двора отступников.
За исключением расчищенного от зевак пространства в самой середине, весь двор был заполнен толпой. Зрители выглядывали из всех окон, теснились на балконах и даже высыпали на крыши, однако Эгвейн сумела разглядеть одинокую фигуру, издалека казавшуюся совсем маленькой. Мужчина, закованный в цепи, стоял покачиваясь в центре свободного от людей участка. Ранд. Его окружали двенадцать Айз Седай, перед ним стояла еще одна – у которой, в чем Эгвейн не сомневалась, красовался на плечах семиполосный палантин, хотя отсюда девушка и не могла его различить. «Элайда». В голову Эгвейн закрались слова, которые должна была произносить обвинительница: «Сей мужчина, покинутый Светом, прикасался к саидин, к мужской половине Истинного Источника. И потому мы схватили его. Но всего ужасней – этот мужчина направлял Единую Силу, зная, что саидин запятнана Темным, запятнана из-за мужской гордыни, запятнана из-за мужского греха. И потому мы заковали его в цепи».
