С яростной решимостью Эгвейн выбросила из головы оставшуюся часть обвинительной речи. «Тринадцать Айз Седай. Двенадцать сестер и Амерлин. По традиции столько Айз Седай нужно для укрощения. Столько же, как и для…» И эти мысли она прогнала прочь от себя. Ни на что другое времени у нее не оставалось, только на то, зачем она сюда пришла. Вот еще бы суметь придумать, как это сделать.
На таком расстоянии, прикидывала Эгвейн, она могла бы поднять Ранда при помощи Воздуха. Выхватить Ранда из кольца обступивших его Айз Седай и перенести прямо к себе. Вполне возможно. Даже если у нее хватит силы, даже если она на полпути не уронит Ранда, что сулит ему гибель, перенос все равно будет медленным, и в это время Ранд превратится в беспомощную мишень для лучников, а сияние саидар выдаст местонахождение самой Эгвейн любой Айз Седай, которая обратит свой взгляд в ее сторону. Да и любой мурддраал тогда заметит Эгвейн, если уж на то пошло.
– Свет, – пробормотала она, – иного пути, кроме как начать войну в Белой Башне, нет. И все равно я готова на это пойти.
Эгвейн собрала Силу, разделила нити, направила потоки.
Путь обратно появится лишь единожды. Будь стойкой.
В последний раз Эгвейн слышала эти слова так давно, что, вздрогнув от неожиданности, поскользнулась на гладкой черепице и еле удержала равновесие на самом краю крыши. До земли внизу была сотня шагов. Девушка глянула через плечо.
Там, на верхушке башни, под наклоном к Эгвейн, но перпендикулярно скату черепичной крыши, стояла серебряная арка, наполненная сияющим светом. Арка мерцала и подрагивала; в белом свечении мелькали ярко-красные и желтые росчерки.
Путь обратно появится лишь единожды. Будь стойкой.
Арка истончилась, став почти полностью прозрачной, и потом вновь обрела плотность, превратившись опять в твердую на вид.
Охваченная смешанными чувствами, Эгвейн обратила взгляд на Двор отступников. Ей должно хватить времени. Наверняка должно. Ей требовалось-то несколько минут – может, всего лишь десять, и еще немного удачи.
У нее в голове, как будто просверлив себе дорогу, зазвучали чужие голоса – не тот непостижимый бестелесный глас, что предупреждал ее быть стойкой, а голоса женщин, которые вроде как были ей знакомы:
…не в силах больше удерживать. Если она сейчас не выйдет…
Держите! Чтоб вам сгореть, держите, а не то я выпотрошу всех вас, как осетров!
…выходит из-под контроля, мать! Мы не можем…
Голоса стихали, превращаясь в гул, который сменился тишиной, а потом опять заговорило что-то неведомое:
Путь обратно появится лишь единожды. Будь стойкой.
Есть цена за то, чтобы стать Айз Седай.
Черные Айя ждут.
Громко закричав от ярости, от осознания утраты, Эгвейн бросилась к арке, колеблющейся, словно марево во время жары. Она едва ли не желала промахнуться, сорваться навстречу смерти.
Свет раздирал ее на части, клочок за клочком, полосовал клочки, распускал их по волоску, расщеплял волоски, обращая их в сущее ничто. Все расплывалось, уносимое светом. Навсегда.
Глава 23. Связанная судьбой
Свет раздергивал ее на части, клочок за клочком, полосовал клочки, распускал их по волоску, что разлетались прочь, сгорая. Разлетаясь прочь и сгорая навсегда. Навсегда.
Из серебряной арки Эгвейн шагнула ожесточенной и выстуженной гневом. Ледяного холода гнева желала она, дабы противостоять ожогам памяти. Тело ее помнило, как горело и пылало, но иные воспоминания пронзили и обожгли ее намного глубже и сильнее. Гнев же был холоден, словно смерть.
– И это все, что мне приуготовлено? – требовательным тоном спросила девушка. – Снова и снова бросать его в беде? Предавать его, подводить его – каждый раз, опять и опять? Именно это меня ждет?
Внезапно Эгвейн сообразила, что все происходит не так, как должно бы, если верить тому, как ей описывали церемонию. Да, здесь теперь была Амерлин, присутствовали и сестры от каждой Айя, все – при положенных шалях, однако все они с тревогой взирали на девушку. Возле тер’ангриала сейчас сидели только две Айз Седай, и по их напряженным лицам градом катился пот. Тер’ангриал гудел, едва не вибрировал, и белый свет внутри арок разрывали яркие цветные сполохи.
Свечение саидар, вспыхнув, на краткий миг объяло Шириам, когда она положила ладонь на голову Эгвейн, отчего девушку пронзило новым холодком.
– Она в порядке. – В голосе наставницы послушниц слышалось облегчение. – Цела и невредима. – Шириам этого будто и не ожидала.
Казалось, напряжение покинуло и тех Айз Седай, которые стояли напротив Эгвейн. Элайда глубоко выдохнула и поспешила за последней чашей. Лишь те Айз Седай, что сидели возле тер’ангриала, расслабляться не стали. Жужжание в арках стихало, а свечение внутри их начало мерцать, указывая тем самым на то, что тер’ангриал переходит к состоянию покоя, однако эти Айз Седай выглядели так, будто отвоевывали у него каждый дюйм на этом пути.
– Что… что случилось? – спросила Эгвейн.
– Молчи, – сказала ей Шириам, но мягким тоном. – Сейчас помолчи. С тобой все в порядке – это главное, и нам надлежит завершить церемонию.
Торопливо, чуть ли не бегом, от стола вернулась Элайда и передала Амерлин последнюю из серебряных чаш.
Перед тем как встать на колени, Эгвейн несколько мгновений колебалась. «Что же такое произошло?»
Амерлин медленно опорожнила чашу над головой Эгвейн:
– Ты омыта от той, что была Эгвейн ал’Вир из Эмондова Луга. Ты омыта от всех уз, что связывали тебя с миром. Ты явилась к нам омытая, чистая сердцем и душой. Отныне ты – Эгвейн ал’Вир, принятая в Белую Башню. – Последняя капля влаги скатилась по волосам Эгвейн. – Отныне судьба твоя – быть с нами.
Последние слова, казалось, имели особое значение, понятное лишь Эгвейн и Амерлин. Отдав чашу одной из Айз Седай, Амерлин достала золотое кольцо в виде змея, кусающего собственный хвост. Эгвейн с невольной дрожью подняла левую руку. Ее вновь охватила нервная дрожь, когда Амерлин надела кольцо Великого Змея ей на средний палец. Став Айз Седай, Эгвейн сможет носить кольцо на любом пальце, на каком пожелает, или же не надевать его вовсе, если возникнет необходимость скрыть, кто она есть, однако принятым положено было носить кольцо именно так.
Без тени улыбки Амерлин помогла девушке подняться на ноги.
– Приветствуем тебя, дочь моя, – промолвила она, целуя Эгвейн в щеку. Девушка была поражена тем, что ее охватил трепет. Не дитя, а дочь. Раньше ее всегда называли «дитя мое». Амерлин поцеловала ее в другую щеку. – Добро пожаловать.
Отступив на шаг, Амерлин критически оглядела Эгвейн, но заговорила не с ней, а с Шириам:
