Серп Земли увеличился в размерах и скользнул к левому краю полусферического экрана, в то время как Солнце оставалось прямо впереди. Двадцать с небольшим минут спустя, когда они максимально приблизились к Земле и серп, находившийся теперь в половинной фазе, начал уходить за пределы экрана, ожила связь.
– «Новый рубеж»! – послышался повелительный голос. – Немедленно выходите на орбиту и ложитесь в дрейф! Это официальный приказ службы управления полетами.
Лазарус выключил связь.
– В любом случае, – весело сказал он, – если они попробуют нас поймать, вряд ли им захочется гнаться за нами до самого Солнца! Энди, дорога теперь чиста, и пора скорректировать курс. Посчитаешь сам? Или просто скажешь мне данные?
– Посчитаю, – ответил Либби. Он уже успел выяснить, что астронавигационные характеристики корабля, включая его поведение как абсолютно черного тела, доступны с обоих пилотских мест. Вооружившись ими и поступающими с приборов данными, он занялся расчетом гиперболы, по которой он намеревался облететь Солнце. Он нерешительно попробовал воспользоваться баллистическим калькулятором корабля, но тот поставил его в тупик – модель была совершенно непривычной, без каких-либо движущихся частей, даже без внешних органов управления. В конце концов он сдался, поняв, что зря теряет время, и обратился к заложенным в его собственном мозгу способностям оперировать цифрами. Движущихся частей у него в мозгу тоже не имелось, но к этому он привык.
Лазарус решил проверить, насколько выросла их популярность. Он снова переключился на связь между кораблями, вновь услышав пронзительные вопли, хотя и не столь громкие, как раньше. Теперь они знали его имя – вернее, одно из имен, – из чего он сделал вывод, что парни на «Чили», вероятно, незамедлительно связались со службой управления полетами. Он грустно присвистнул, узнав, что действие пилотской лицензии «капитана Шеффилда» приостановлено, отключил связь и попытался поискать на частотах флота… но потом отключился снова, не услышав ничего, кроме закодированного шума, на фоне которого лишь однажды отчетливо прозвучали слова: «Новый рубеж».
Пробормотав что-то вроде «пусть попробуют со мной потягаться», он попытался разведать обстановку иным путем. Судя по показаниям радара дальнего действия и парагравитационного детектора, неподалеку от них находились какие-то корабли, но само по себе это мало о чем говорило – в окрестностях Земли кораблей просто не могло не быть, а на основе имевшихся у него данных он не мог отличить летящий по своим делам невооруженный лайнер или грузовик от преследовавшего их крейсера флота.
Но на «Новом рубеже» имелось больше ресурсов для анализа окружающей обстановки, чем на обычном корабле, – он был специально рассчитан на то, чтобы без посторонней помощи выживать в любых незнакомых условиях, какие только можно было вообразить. Полусферическая рубка управления, в которой они лежали в своих креслах, представляла собой громадный телевизионный приемник с множеством экранов, способный по выбору пилота показать звездный небосвод как со стороны носа, так и со стороны кормы. Но в нем имелись и другие, куда более утонченные схемы; он мог одновременно или по отдельности играть роль огромного радарного экрана, отображая в виде вспышек любое тело в пределах его досягаемости.
Но и это было далеко не все. С помощью своих нечеловеческих чувств корабль мог подвергать дифференциальному анализу данные допплеровского анализатора и выводить результат на экран в виде визуального аналога. Внимательно изучив приборную панель с левой стороны от себя, Лазарус попытался вспомнить все, что ему о ней рассказывали, и изменил настройки.
Изображения звезд и даже Солнца померкли, сменившись десятком ярких огней.
Лазарус приказал приборам проверить их на предмет угловой скорости; яркие огоньки стали вишнево-красными, превратившись в маленькие кометы с розовыми хвостами, – все, кроме одного, который оставался белым и без хвоста. Несколько мгновений Лонг изучал остальные огоньки, затем решил, что, судя по направлению их движения, их курс никогда не пересечется с курсом корабля, и приказал приборам проверить допплеровское смещение корабля, который оставался в зоне прямой видимости.
Огонек потускнел, став фиолетовым, затем плавно сменил цвет до середины спектра, оставшись голубовато-зеленым. Немного подумав, Лазарус внес поправку на два g их собственного ускорения, и огонек вновь стал белым. Удовлетворенный, он проделал то же самое с видом с кормы.
– Лазарус?..
– Да, Либ?
– Не помешаю, если сообщу тебе параметры коррекции?
– Нисколько. Я тут просто решил немного осмотреться. Если этот волшебный фонарь действительно говорит правду, им нас не догнать.
– Ну и хорошо. Вот цифры…
– Введи их сам, ладно? Возьми пока управление, а я посмотрю, где тут можно найти кофе с бутербродами. А ты как – не хочешь позавтракать?
Либби рассеянно кивнул – он уже начал вносить поправки в траекторию корабля. Внезапно впервые за долгое время послышался голос Форда:
– Давайте я схожу. Буду только рад пройтись.
Похоже, ему крайне хотелось оказаться хоть чем-то полезным.
– Гм… можешь нарваться на неприятности, Слейтон. Что бы там ни наговорил Зак, большинство семьян, скорее всего, зовут тебя не иначе как «кусок дерьма». Позвоню на корму и позову кого-нибудь.
– Вряд ли в нынешней обстановке кто-то меня узнает, – возразил Форд. – В любом случае я всегда сумею объяснить, что иду по делу.
Лазарус понял по выражению его лица, что ему это просто необходимо, чтобы поднять свой моральный дух.
– Ладно… если справишься при двух g.
Форд тяжело поднялся из противоперегрузочного кресла.
– Ничего, на ногах удержусь. С чем бутерброды?
– Я бы попросил с бужениной, но это наверняка окажется какой-то чертов заменитель. Сделай мне с сыром – если есть, с ржаным хлебом, – и побольше горчицы. И галлон кофе. А ты что будешь, Энди?
– Я? Да в общем, все равно.
Форд уже тронулся с места, тяжело сгибаясь под двойным весом, но вдруг добавил:
– Кстати, возможно, будет быстрее, если ты мне скажешь, куда идти.
– Братец, – ответил Лазарус, – если этот корабль не набит едой под завязку, мы совершили чудовищную ошибку. Пошарь вокруг – наверняка что-нибудь отыщешь.
Корабль приближался к Солнцу, и с каждой секундой его скорость возрастала на шестьдесят четыре фута в секунду. Так продолжалось пятнадцать казавшихся бесконечными часов при двойной перегрузке. За это время они преодолели семнадцать миллионов миль и достигли невообразимой скорости в шестьсот сорок миль в секунду. Впрочем, цифры мало что значат – проще представить мгновенный перелет из Нью-Йорка в Чикаго, на который даже стратосферной почте требуется полчаса.
Барстоу во время перегрузки приходилось тяжко. Все остальные лежали, безнадежно пытаясь заснуть и со стоном ворочаясь с боку на бок. Но Заккером Барстоу двигало чувство ответственности – он продолжал держаться на ногах, хотя на шею ему словно взгромоздилось морское чудовище, увеличивая его вес до трехсот пятидесяти фунтов.
