Не считая своего пристрастия к математике, Либби был вполне обычным человеком, предпочитавшим шумную атмосферу Клуба, или столовой 9-D, хотя и по иным причинам, нежели Лазарус. Он легче себя чувствовал в компании более молодых – Лазарус был единственным исключением.
Как выяснилось, в Клубе пока не кормили – слишком внезапной оказалась перемена планов. Однако там присутствовали Лазарус и другие знакомые Либби. Нэнси Уэзерел подвинулась, освобождая ему место.
– Тебя-то я и хотела видеть, – сказала она. – Все больше пользы, чем от Лазаруса. Куда мы летим на этот раз и когда туда доберемся?
Либби, как умел, объяснил возникшую дилемму. Нэнси наморщила нос:
– Веселая перспектива, ничего не скажешь! Что ж, похоже, бедняжке Нэнси снова придется страдать…
– Ты о чем?
– Когда-нибудь ухаживал за спящими? Да нет, конечно. Утомительная работа. Переворачивать их, сгибать им руки, разминать пальцы, шевелить головы… а потом закрываешь резервуар и переходишь к следующему. Меня уже настолько тошнит от вида человеческих тел, что возникает желание принять обет целомудрия.
– Не зарекайся, – посоветовал Лазарус.
– Тебе-то какое дело, старый мошенник?
– А я рада, что снова оказалась на корабле, – подала голос Элинор Джонсон. – Эти склизкие джокайры… бррр!
– Это все предрассудки, Элинор, – пожала плечами Нэнси. – Они по-своему не такие уж и плохие. Естественно, они не совсем такие, как мы, но ведь и собаки тоже на нас не похожи. Не станешь же ты из-за этого не любить собак?
– Собственно, они и есть собаки, – серьезно сказал Лазарус.
– Гм?
– Не в том смысле, что они похожи на собак, – они определенно с нами на равных, а, возможно, в чем-то и превосходят… но они все равно собаки. Существа, которых они называют богами, – всего лишь их хозяева, владельцы. Нас не удалось приручить, и хозяева вышвырнули нас прочь.
Либби размышлял о необъяснимом телекинезе, которым воспользовались джокайры – или их хозяева.
– Интересно, что бы вышло, – задумчиво проговорил он, – если бы они сумели нас приручить. Они могли бы научить нас многим интересным штукам.
– Даже не думай, – резко бросил Лазарус. – Человек не может быть чьей-то собственностью.
– А кем он должен быть?
– Человек должен быть тем, кем он является… и быть этого достоин! – Лазарус встал. – Мне нужно идти.
Либби тоже собрался уходить, но Нэнси его остановила:
– Останься. Хочу тебя кое о чем спросить. Какой сейчас год на Земле?
Либби открыл было рот, но тут же снова его закрыл, потом попробовал еще раз и наконец сказал:
– Не знаю, как ответить на твой вопрос. Примерно как спросить: «Как высоко находится верх?»
– Наверное, я неправильно выразилась, – согласилась Нэнси. – Я не особо разбираюсь в основах физики, но понимаю, что время относительно, а одновременность применима только для двух близко расположенных точек в одной и той же системе координат. Но мне все равно хотелось бы кое-что знать. Мы ведь летели намного быстрее и намного дальше, чем кто-либо до нас? Не замедлились ли наши часы или что-то вроде того?
Либби озадаченно уставился на нее, как и любой специалист по математической физике, с которым дилетант пытается говорить о физике не на языке математики.
– Ты имеешь в виду сокращение Лоренца – Фитцджеральда? Извини, но любая попытка описать его словами – полная чушь.
– Почему? – не унималась Нэнси.
– Потому что… в общем, потому, что для этого нет подходящего языка. Формулы, описывающие эффект, неточно именуемый сокращением, предполагают, что наблюдатель сам является участником событий. Но словесный язык содержит в себе неявное допущение, что мы можем находиться вовне, наблюдая за происходящим. Математический же язык отрицает саму возможность любой подобной внешней точки зрения. Любой наблюдатель находится на своей собственной мировой линии, и он не может ее покинуть, глядя со стороны.
– Но что, если может? Предположим, если бы мы могли прямо сейчас увидеть Землю?
– Ну вот опять! – с несчастным видом проговорил Либби. – Я пытался излагать свои мысли словами, но лишь сильнее все запутал. Когда два события разделены внутри континуума, время в абсолютном смысле измерить невозможно. Измерить можно только интервал.
– Хорошо. Что такое интервал? Столько-то пространства и столько-то времени?
– Нет, вовсе нет! Интервал… в общем, это интервал. Я могу написать соответствующие формулы, но дать определение с помощью слов невозможно. Послушай, Нэнси… можно ли записать словами полную партитуру симфонии?
– Нет. Вернее, может, и да, но для этого потребуется в тысячу раз больше времени.
– И музыканты все равно не смогут играть, пока ты не переведешь ее обратно в нотную запись. Именно это я и имел в виду, – продолжал Либби, – когда говорил, что нет подходящего языка. У меня уже возникали подобные сложности, когда я пытался описать световой движитель. Меня спрашивали: если движитель работает за счет того, что исчезает инерция, то почему люди внутри корабля не ощущают ее исчезновения? Словами на этот вопрос ответить невозможно. Инерция – не слово, это математическое понятие, используемое при математическом описании определенных явлений. Так что ответить мне было просто нечего.
Нэнси озадаченно посмотрела на него, но упрямо продолжала:
– Пусть я и неточно выразилась, но мой вопрос все равно что-то значит. И не пытайся от меня отвертеться. Предположим, мы развернулись и полетели обратно до самой Земли, тем же самым путем. Значит, на корабле пройдет вдвое больше времени по сравнению с тем, что есть сейчас, так? И какой тогда год будет на Земле, когда мы там окажемся?
– Будет… так, посмотрим… – В мозгу Либби почти автоматически запустился процесс решения невероятно сложной проблемы ускорений, интервалов, перемещений. Пребывая в теплых математических грезах, он уже был близок к ответу, когда проблема внезапно рассыпалась на куски и он вдруг понял, что она имеет неограниченное количество одинаково верных решений.
Но такого просто не могло быть. В реальном мире, а не фантастическом мире математики подобная ситуация выглядела абсурдной. На вопрос Нэнси должен был иметься лишь один ответ – единственный в своем роде и реальный.
Не могла ли являться абсурдом вся идеальная структура теории относительности? Или это означало, что повторить обратно свой путь в межзвездном пространстве физически невозможно?
– Мне нужно подумать, – поспешно проговорил Либби и ушел, прежде чем Нэнси успела что-то сказать.
Но, даже оказавшись в одиночестве, он так и не сумел решить проблему. Дело было вовсе не в том, что его подвели математические способности, – он знал, что в состоянии математически описать любые факты, каковы бы те ни были. Трудность заключалась в том, что фактов было слишком мало. Пока некий наблюдатель не преодолеет межзвездные расстояния со скоростью, близкой к скорости света, и не вернется на планету, с которой стартовал, ответа быть не могло. Одна лишь математика, без конкретного содержания, бессильна.
