– Что-то не так? – спросил Зеб, разглядывая с интересом мое лицо. – Я опять тебя чем-то обидел? Я не хотел этого.
– Нисколько, – ответил я тихо и принялся объяснять ему, что греховность нынешней банды дьяволов, захвативших Церковь, никоим образом не умаляет истинной веры. – В конце концов, что бы ты ни думал и как бы ни хотел продемонстрировать свой цинизм, доктрина – это вопрос логической необходимости. Воплощенный Пророк и его клевреты могут ее извратить, но не могут уничтожить – и совершенно не важно, носил ли настоящий Пророк грязное белье или нет, это ничего не меняет.
Зеб вздохнул, будто устал от нашего разговора:
– Повторяю, Джонни, что совсем не собираюсь спорить с тобой о религии. По натуре я не агрессор, ты же знаешь, – вспомни, что даже в Каббалу меня пришлось тащить чуть ли не силой… – Он помолчал. – Так ты говоришь, что доктрина – это вопрос логики?
– Конечно, ты сам объяснял мне логику, это завершенное логическое построение.
– Так и есть. Хорошо, Джонни, дело в том, что фигура Бога в качестве авторитета очень удобна. Ты можешь с ее помощью доказать все, что тебе хочется. Ты просто выбираешь из имеющихся постулатов подходящие, а потом твердишь, что они «священные», – и никто не сможет доказать, что ты не прав.
– Ты хочешь сказать, что Первый Пророк не был назначен свыше?
– Я ничего не хочу сказать. К твоему сведению, это я – Первый Пророк, вернувшийся, чтобы изгнать святотатцев из Храма моего…
– Не смей… – начал я, но тут раздался стук в дверь. Я осекся, и Зеб сказал: «Войдите!»
Вошла сестра Магдалина.
Она кивнула Зебу, улыбнулась, глядя на мою глупую физиономию, и сказала:
– Привет, Джон Лайл. Добро пожаловать.
Я впервые увидел ее без сутаны и капюшона. Она оказалась удивительно хорошенькой и намного моложе, чем я думал.
– Сестра Магдалина!
– Нет. Сержант Эндрюс. Для друзей – Мэгги.
– Но что случилось? Почему вы здесь?
– Сейчас потому, что узнала за ужином о вашем приезде. Не найдя вас нигде, я решила искать у Зеба. А вообще-то, я не могла вернуться во Дворец – как ты или Зеб, – но наше убежище в Новом Иерусалиме было переполнено, и меня перевели сюда.
– Очень приятно видеть вас здесь!
– И мне тоже, Джон.
Она потрепала меня по щеке и снова улыбнулась. Потом забралась на кровать Зеба и уселась в позе портного, обнажив в процессе довольно нескромный процент своих конечностей. Зеб зажег еще одну сигарету и протянул ей. Она взяла ее, затянулась и выпустила дым так естественно, будто курила всю жизнь.
Никогда я не видел, чтобы женщина курила. Никогда. Я понимал, что Зеб следит за мной, и тщательно делал вид, что меня это совсем не шокирует. Вместо того чтобы продолжать спор, я улыбнулся и сказал:
– Как здорово, что мы снова все встретились! Вот если бы еще…
– Понимаю, – согласилась Мэгги, – если бы Юдифь была с нами. Вы не получили от нее писем?
– Письма? Разве это возможно?
– Ах да, правильно: вам нельзя. Пока еще нельзя. Но вы можете написать ей сейчас.
– Что?! Как!
– Я не помню номера почтового ящика, но вы оставьте письмо у меня на столе – я в отделе «Джи-два»
[14], только не запечатывайте. Вся личная переписка подлежит цензуре и правке. Я сама написала ей на прошлой неделе, но еще не получила ответа.
Я подумал, что надо извиниться и убежать писать письмо, но не сделал этого. Уж очень было в самом деле приятно сидеть с ними обоими, и мне не хотелось, чтобы этот вечер кончался. Я решил, что напишу перед сном, и тут же, к собственному удивлению, подумал, что не удосужился вспомнить о Юдифи с самого… самого Денвера, по крайней мере.
Но я не написал письма в тот вечер. Было уже больше одиннадцати, и Мэгги сказала, что завтра рано вставать, когда вошел ординарец.
– Командующий просит легата Лайла немедленно прибыть к нему.
Я быстро причесался гребешком Зеба и поспешил к генералу, жалея, что одет не в форму, а в гражданский костюм не первой свежести.
В святая святых было пусто и темно – только горела лампочка в далекой приемной, и даже мистер Джайлс отсутствовал в этот поздний час. Я нашел дверь в кабинет, постучал, вошел и, щелкнув каблуками, сказал:
– Легат Лайл прибыл по вашему приказанию, сэр.
Пожилой человек, сидевший спиной ко мне за столом, обернулся, и у меня дух перехватило от удивления.
– А, Джон Лайл, – сказал он, встал из-за стола и подошел ко мне, протягивая руку. – Давно не виделись, не так ли?
Это был полковник Хаксли, заведующий кафедрой прикладных чудес в Вест-Пойнте и единственный мой друг среди офицеров. Не раз по воскресеньям я отсиживался у него дома, отдыхая от гнета мертвой дисциплины.
– Полковник… – Я пожал ему руку. – Я хотел сказать, генерал, сэр. Я думал, что вы умерли.
– Мертвый полковник становится живым генералом. Неплохо звучит. Нет, Лайл, я только считаюсь мертвым. На самом деле я ушел в подполье. Они всегда так объявляют, если пропал офицер. Так лучше для общественного мнения. Ты тоже мертв, разве не знаешь?
– Нет, не знаю, сэр. Впрочем, это не играет роли. Как хорошо, что вы с нами, сэр!
– Хорошо.
– А как вы… я хочу сказать, вы здесь… – Я смущенно замолчал.
– Как я попал сюда и стал большим начальником? Я состою в братстве с твоего возраста, Лайл. Но я не переходил на нелегальное положение, пока мне не пришлось это сделать, – никто из нас не скрывается в подполье по своей воле. Но они страшно давили на меня, чтобы я стал священником. Суперинтенданта очень тревожило, что мирской офицер знает слишком много о секретных разделах физики и химии. Так что я взял короткий отпуск и умер. Очень печально. – Он улыбнулся и продолжал: – Но ты садись, садись. Я весь день собирался послать за тобой, но день вышел напряженный. Как и все последние дни, впрочем. Только сейчас выбрал время, чтобы прослушать запись твоего доклада.
Мы сели и поболтали немного. У меня голова шла кругом. Я уважал Хаксли больше, чем любого другого офицера, под началом которого служил. И его присутствие здесь развеяло бы любые сомнения в правоте нашего дела, если бы они у меня еще оставались. Раз уж Каббала хороша для него, то для меня и подавно, и плевать на тонкости доктрины.
В конце беседы Хаксли сказал:
– Как ты понимаешь, Лайл, я тебя вызвал в этот поздний час не только для того, чтобы просто поболтать. У меня есть для тебя работа.
– Да, сэр?
– Без сомнения, ты уже обратил внимание, что среди нас мало профессиональных военных. Одни необученные ополченцы. Но это между нами, и не думай, что я недоволен моими товарищами, – каждый из них посвятил нашему делу жизнь, и для них это был более трудный выбор, чем для тебя или меня. Все они сознательно отдали себя под власть военной дисциплины, что было еще сложнее. Но все-таки нам остро не хватает настоящих кадровых солдат. Они, конечно, стараются, но у меня уходит масса лишних усилий на то, чтобы превратить Главный штаб в успешно функционирующий организм. Я буквально завален административными делами. Ты готов мне помочь?
