14
Временная столица была перенесена в Сент-Луис из-за его центрального расположения. Я сам отвез туда Хаксли. Мы обосновались на военной базе Пророка, вернув ей старое название «казармы Джефферсона». Заняли мы также помещения университета и восстановили его название – Университет имени Вашингтона. Если еще многие не понимали истинного значения этих переименований, скоро они поймут и это, здесь было подходящее место для того, чтобы начать возвращать имена. (Я сам впервые узнал, что Вашингтон был одним из наших.)
Хаксли называл себя военным губернатором и упорно отказывался от звания временного президента.
И все же первым действием Хаксли в качестве военного губернатора – он не позволил себя называть «временным президентом» – был разрыв всех официальных связей между Ложей и Свободной армией Соединенных Штатов. Братство осуществило свою цель, сохранив надежды свободных людей, пришло время вернуться на древние пути, предоставив управление государством народу. Этот указ не был обнародован, потому что публика едва слышал о существовании нашего общества – оно всегда было тайным, а последние три поколения находилось в подполье, – но он был доведен до сведения во всех Ложах и, насколько я знаю, не встретил возражений.
Было только одно необходимое исключение: моя Ложа в Новом Иерусалиме и сотрудничавший с ним братский орден, членом которого состояла Мэгги. Мы все еще не контролировали Новый Иерусалим, хотя вся страна была нашей.
Положение было серьезное, более серьезное, чем могло показаться. Несмотря на то что вся страна была под нашим военным контролем, все центры связи были в наших руках, а правительственные войска деморализованы, в основном рассеяны или разоружены и захвачены в плен, мы не могли захватить сердце страны – Новый Иерусалим. Более половины населения было еще не с нами, многие были просто ошеломлены и растеряны. До тех пор пока Пророк был жив и Храм оставался центром, вокруг которого могли собираться его сторонники, у него оставалась возможность вырвать победу из наших рук.
Чудо, которое мы сфальсифицировали, дало лишь временный эффект, люди возвращались к привычному образу мыслей. Пророк и его соратники не были дураками; среди них были самые проницательные прикладные психологи, которых когда-либо видела наша планета. Наша контрразведка с тревогой докладывала, что они быстро создают свое собственное подполье, используя все еще набожных сторонников и тех, может, и немногочисленных, но преданных приверженцев, которые отхватывали самые жирные куски при старом режиме и потеряли такую возможность при новой власти. Мы не могли остановить эту ползучую контрреволюцию – Шеол! – ведь Пророк не смог остановить нас, а мы действовали в куда более трудных условиях. Шпионы Пророка могли работать практически открыто в небольших городах и сельской местности, а у нас едва хватало людей, чтобы охранять телевизионные станции – мы не могли посадить шпиона под каждое окно.
Вскоре перестало быть секретом, что мы подделали призыв к Армагеддону. Казалось бы, вывод из этого ясен: если мы могли подделать Чудо, то, значит, и все предыдущие Чудеса Воплощения были мошенничеством, телевизионными трюками – и ничем больше. Я сказал об этом Зебу, но он только посмеялся над моей наивностью. Люди верят в то, во что хотят верить, и логика не имеет к этому никакого отношения, ответил он. Сейчас они хотят верить в свою старую религию, потому что впитали ее с молоком матери и потому что она несет утешение их сердцам. Я мог этому только посочувствовать, ведь я их прекрасно понимал.
В любом случае Новый Иерусалим должен был пасть, и время не было нашим союзником.
Между тем в большой аудитории Университета собралось Временное конституционное собрание. Его открыл Хаксли, который отказался снова от президентского кресла, затем объявил, что все законы, принятые со дня инаугурации президента Неемии Скаддера, более не имеют юридической силы, недействительны и что старая Конституция и Билль о правах вновь действуют с сего момента, с учетом требований временного военного положения. Нашей единственной целью, заявил он, является разработка упорядоченных методов восстановления прежних демократических процессов. Любые изменения в Конституции, если таковые потребуются, необходимо отложить до проведения первых свободных выборов.
Тут он передал слово Новаку и покинул собрание.
Времени на политику у меня не оставалось, но как-то раз я оторвался от работы, чтобы посидеть на дневной сессии Ассамблеи, потому что Зебадия намекнул мне, что надо ждать внушительных фейерверков. Я пробрался в задний ряд и смотрел, как один из молодых гениев Новака демонстрирует фильм. Я застал только вторую его часть. Сначала он показался мне обыкновенным учебным фильмом по истории Соединенных Штатов. В нем рассказывалось, что такое гражданские свободы, каковы обязанности гражданина свободного демократического государства. Разумеется, фильм категорически противоречил всему, что было положено учить в школе Пророка, но притом создатели киноленты использовали все те приемы и методы изготовления учебных фильмов, что и их коллеги в стане Пророка. Показ закончился, и молодой гений (не помню его имени, может, потому, что он мне с первого взгляда не понравился. Стоукс? Назовем его Стоуксом, не все ли равно?) начал говорить:
– Это был фильм, снятый для переориентации. Разумеется, такой фильм совершенно не годится для того, чтобы перевоспитать взрослого человека. Привычное мышление укоренилось в нем так глубоко, что таким простым фильмом на него повлиять не удастся.
– Зачем же тогда вы тратите наше время, заставляя смотреть его? – выкрикнул кто-то из зала.
– Погодите, пожалуйста. Я хочу сказать, что смысл этого именно для взрослых – при условии, что взрослый будет предварительно подготовлен к восприятию подобных вещей. Вот пролог этого фильма.
Экран вспыхнул вновь. На нем возникла прелестная пасторальная сцена, сопровождаемая задумчивой музыкой. Я не догадывался, к чему это Стоукс ведет, но зрелище было умиротворяющим. Почему-то я вспомнил, что недосыпаю уже четвертую ночь подряд, да и вообще не помню, когда я высыпался. Я откинулся в кресле и расслабился.
Я не заметил перехода от пейзажа к абстрактным фигурам. Мне казалось, что звучит та же музыка и на нее накладывается голос – монотонный, теплый, успокаивающий… Фигуры на экране совершали круг за кругом, круг за кругом, и я начал растворяться в этих узорах…
Тут Новак вскочил со своего стула и с проклятием выключил проектор. Я выпрямился с острым чувством протеста, почти боли, вызывающей слезы на глазах. Новак вполголоса сказал Стоуксу что-то резкое, затем обернулся к нам.
– Встать! – приказал он. – Начинаем разминку! Глубоко вдохните, пожмите руку вашему соседу справа, хлопните его ладонью по спине, посильнее!
Мы подчинились, но я чувствовал себя дураком. И притом раздраженным дураком. Мне было так хорошо всего минуту назад, а теперь я вспомнил о горах бумаг, которые мне никогда не разобрать, и потому не приходится надеяться, что я выкрою вечером хотя бы десять минут для встречи с Мэгги. Я уже хотел уйти, но молодой гений Новака снова заговорил.
