Настойчивость тральщиков сильно повлияла на активность японского радиотелеграфирования. Перебивать депеши даже не пытались, поскольку знали, что у противника уже давно отработаны приемы обхода наших помех. Не имея на данный момент в море даже отдельных судов с сильными станциями беспроволочного телеграфа, реально воспрепятствовать радиообмену шансов не было. Только сами себе уши бы заткнули.
Уже развиднелось, и японские дозорные суда, курсировавшие на переменных курсах у границы безопасных от мин вод, стало хорошо видно даже с берега. Из частично разобранных телеграмм, как переданных ими, так и полученных, стало известно, что с какой-то далекой станции требовали задержать любой ценой наш выход до вечера, а еще лучше до следующего утра. Японцы отвечали, что наше траление провалилось и его отменили.
Ясно обозначенные сроки могли означать время подхода их флота, но могли быть и ловушкой. Впрочем, это казалось маловероятным. Все разобранные депеши шифровались при помощи какой-то другой, уже третьей с начала войны, телеграфной азбуки, разбирать которую до конца наши кодировщики еще не научились. Знать, что мы немного понимаем, о чем они говорят, японцы еще никак не могли.
Поскольку за ночь ветер сменился на северо-восточный, в прибрежной полосе у Цусима-зунда волнение почти улеглось. Учитывая это, требовалось поспешить. С высокой долей вероятности пока еще имелся реальный шанс успеть покинуть цусимские воды без боя, и им следовало воспользоваться. Из штаба отдали приказ: «Ускорить траление!» Спустя полчаса подстегнутые им тыловые службы его уже возобновили. По эскадре объявили двухчасовую готовность. Теперь разбирать главные механизмы и все прочее, что влияло на их работу, без предварительного согласования с начальством запрещалось.
От мысли вызвать назад ушедшего с депешами «Быстрого» отказались, опасаясь, что его ожидание может затянуться. К тому же был риск, что одинокий миноносец средь бела дня не сможет прорвать блокаду в обратном направлении, так что его оставляли в распоряжении командования Цусимского укрепленного района. Скороход на побегушках им, скорее всего, пригодится. Тех, кто мог не выдержать переход до Владивостока, решено было тоже оставить здесь, чтобы не задерживали других, но таковых (не считая тяжело поврежденных в бою кораблей) теперь уже не нашлось.
Воспользовавшись отсутствием волн, во втором заходе впереди пустили минные и моторные катера с миноносками, впрягшиеся в тралы, и только следом за ними – глубже сидящие портовые вспомогательные суда. Мин попадалось много. Но продвигаться вперед все же удавалось без новых жертв, теряя лишь прицепную оснастку.
Тем временем с мыса Коозаки сообщили о поданном сигнальными ракетами позывном «Быстрого», хорошо видимом на юго-западе всего в полутора десятках миль. Судя по времени, прошедшему с момента его ухода, он сейчас должен был огибать Квельпарт или по крайней мере к нему приближаться, а не маневрировать у южной оконечности Цусимы. Сначала решили, что и на нем вышли из строя машины или котлы. Запрос о возможной помощи, переданный по радио, а потом тоже ракетами, какое-то время оставался без ответа, а потом сообщили, что «имеют срочные сведения для адмирала».
Новые «срочные сведения» с того направления могли означать только появление значительных сил противника, мимо которых эсминец не смог прорваться. Возможно, полученными им повреждениями и объясняется именно такой способ связи. Для прояснения ситуации требовались уточнения.
Как-то слишком много поводов для беспокойства набиралось за одно утро. Однако реальных оснований для отмены уже отданного приказа о подготовке к выходу пока еще не было, и работы продолжались. Только начало выдвижения все же отложили до возвращения гонца. Судя по докладам с постов к югу от Цусима-зунда, ждать оставалось недолго.
Идущий полным ходом вверх по проливу «Быстрый» был обнаружен службой наблюдения и связи мыса Гоосаки, как раз когда тральщики наконец прошли весь фарватер до стометровой изобаты. В общей сложности насчитали 18 достоверно выловленных за один выход мин, что стало абсолютным рекордом с начала войны.
При этом пулеметным огнем державшихся за тральным караваном миноносцев в самые ранние рассветные часы было предположительно расстреляно еще три или четыре штуки. Хотя тот факт, что ни одна из них не взорвалась, позволял предположить, что это были обычные коряги или другой плавучий мусор, если вообще не плод воображения переутомленных экипажей.
Такая плотность заграждений потребовала задействования всех наличных сил партии траления и постоянной подмены рабочих пар, выбывавших из игры, порой сразу после занятия своего места в ордере. И если бы не стихшее волнение, провернуть все это оказалось бы невозможно без тяжелых потерь.
Опасаясь, что в неизбежной сутолоке, вызванной постоянной ротацией вымпелов в рабочей линии, могли и пропустить одну-две мины, вернувшийся посыльный миноносец на рейд Озаки проводили резервной парой миноносок со «сбруей». Когда он приблизился к «Орлу», всем, кто был на палубе флагманского броненосца, бросились в глаза свежие заделки, светлыми деревянными шипами торчавшие из его бортов. Значит, бой все же был!
Рапорт лейтенанта Рихтера обо всем произошедшем оптимизма не добавил. По уровню информированности относительно внешнеполитической ситуации штаб не превосходил только что вернувшегося посыльного. Но после недолгого размышления тем не менее пришли к выводу, что это либо провокация, либо неловкий экспромт отдельного исполнителя на месте. В любом другом случае всего лишь факт установления светосигнальной связи с берегом почти зажатого одинокого миноносца не остановил бы столь сильного преследователя. Так что, скорее всего, противник у нас по-прежнему один, и это радовало.
Однако столь не джентльменское поведение «просвещенных мореплавателей» ни в коем случае не стоило оставлять без внимания, но это уже точно было делом дипломатов. Хотя им в данном случае не позавидуешь. В предстоящем споре будет слово английского офицера против слова офицера русского. А тут, уже с большой долей вероятности, все решит, как говорится, «у кого глотка шире». А если учесть еще сравнительно недавний инцидент у Догер-банки, то ставки явно будут не в нашу пользу.
Но еще до окончания доклада Рихтера в адмиральский салон принесли нечто, завернутое в перепачканную угольной пылью парусину. Когда в невольно воцарившейся абсолютной тишине сверток развернули, у всех вырвался вздох облегчения. Кто-то сразу перекрестился со словами «Есть Бог на свете!», кто-то хищно прищурился, тихо промолвив: «Теперь пободаемся!»
На столе лежал крупный осколок английского снаряда, найденный в угольной яме «Быстрого» при более основательной заделке одной из пробоин. По сути это была вся его донная часть. В принципе, это ничего бы не доказывало, поскольку и из японских пушек стреляли английскими снарядами, если бы не эксклюзивно английский калибр в 234 миллиметра. Это был уже неубиваемый довод. Оставалось только доставить его на Большую землю и передать кому следует.
На вернувшийся миноносец приказали немедленно отправить всех фотографов, каких только удастся отыскать. Повреждения тщательно запротоколировать и снять на пластинки с нескольких ракурсов. Любые найденные осколки снарядов не выбрасывать. Впрочем, последнее явно запоздало, поскольку все чужеродное, что попадало под руку, вылетело за борт еще на подходе к Цусима-зунду в ходе уже законченной большой приборки. Привести свой корабль в базу побитой собакой команда «Быстрого» не могла себе позволить.
