Причем в случае со штрафниками, по итогам предыдущих боев, наиболее отличившимся морякам была объявлена амнистия, с полным списанием прошлых провинностей и восстановлением в прежних званиях и должностях. Но после недолгого совещания батальон решил, что раз нашкодили все вместе, вместе и расхлебывать будем. Причем амнистированные, почти все, были в командном составе батальона, так что о каком-либо принуждении речи быть не могло.
Прибывшую на «Урале» из Владивостока роту морской пехоты, «натасканной» на быстрые высадки и стремительные броски к вражеским береговым батареям, разделили на две части. Первая составила костяк отряда добровольцев, докомплектованного из штрафников и имевшего свою отдельную задачу, и приданные для ее выполнения силы из состава минных отрядов цусимской базы. А вторая, которой по плану штаба предстояло работать непосредственно по своему профилю, ушла в море с флотом. Ее разместили на «Авроре», «Донском» и броненосцах береговой обороны, имевших задачу подавлять систему фортов, действуя в авангарде вблизи побережья и даже в самом Сасебском заливе.
Получив радио, начали готовить к обратной дороге и пароходы разгрузившегося конвоя со своим эскортом. Но они пока оставались на Цусиме, до получения соответствующего приказа. Если все пройдет нормально, этот караван должен был начать движение уже после окончания дела у Сасебо и исходя из его результатов. Не исключалась возможность использования этих судов в составе спасательной экспедиции для основных сил флота или десантного конвоя. В легкую победу никто не верил. Готовились к тяжелому и кровопролитному бою.
Оказавшись в безопасных от мин водах, флот привычно перестроился в обычный походный ордер, с разведкой из крейсеров Добротворского в девяти-десяти милях впереди основных сил. С «Урала» сразу начали подъем аэростата. Многократно обкатанная процедура была выполнена быстро и без осложнений, однако погодные условия не благоприятствовали разведке с воздуха.
Хотя несильный попутный ветер и спокойное состояние моря вполне допускали использование шара даже на такой скорости движения, серая мгла, местами державшаяся даже на высотах до трехсот метров, ограничивала видимость на поверхности моря всего пятью-шестью милями. Дальше просматривались только многочисленные дымы, и понять, где чьи, было невозможно. Причем, по донесениям с крейсеров разведки, шар с них видели даже тогда, когда с него не могли рассмотреть ничего вокруг, кроме размазанных серых шлейфов.
Штаб эскадры с самого момента выхода в море продолжал проработку возможных вариантов действий. Ждали реакции японцев, предугадать которую не брался никто. Теперь все зависело от нее. Вахты несли по штатному расписанию. В положенное время сыграли построение для торжественного подъема флага. На нем зачитали приказ наместника разгромить порты, в которых разгружаются японские транспорты. Про Сасебо не было сказано ни слова.
Неопределенность с дальнейшими планами разрешилась только ближе к вечеру, когда с Цусимы, через станцию «Олега» передали, что в начале четвертого часа дня севернее острова Укушима видели японские броненосные крейсера, проследовавшие большим ходом в западном направлении. С ними еще несколько меньших судов. Они явно спешили вдогонку за нами.
Их выдвижение зафиксировали с подлодки «Граф Шереметев», отправленной в дозор к проливу Хирадо почти сразу после возвращения с позиции у Сасебо. Она ушла еще накануне выхода эскадры из Озаки и к началу операции уже была на месте. Не имея станции беспроволочного телеграфа, после контакта с главными силами японского флота лодка вынужденно отошла на двадцать миль севернее для встречи со связными миноносцами с Цусимы, постоянно дежурившими у мыса Коозаки, и уже через их радиотелеграф передала наконец свое долгожданное сообщение.
Вызванная таким способом связи задержка в получении сведений в три с половиной часа вполне укладывалась в рассчитанные штабом допуски по времени и пока все еще обеспечивала достаточную оперативность реагирования, учитывая имевшийся на данный момент серьезный отрыв от противника. А тот факт, что в эскадру уже вцепились японские вспомогательные крейсера, по донесениям разведки засветившиеся ранее в несении дозоров южнее Цусимы, косвенно подтверждал, что наживка заглочена плотно.
К вечеру 31 июля «Богатырь» и «Светлана», составлявшие отряд разведки и выполнявшие функции головной завесы, а также «Дмитрий Донской» с эсминцами, прикрывавший непосредственно главные силы флота, имели уже постоянный контакт с противником. Начались даже перестрелки между нашей и японской разведкой. Рожественский распорядился не допускать японцев до главных сил всеми способами и снарядов не жалеть, чтобы вынудить противника оттянуть к западу как можно больше кораблей от Цусимы.
Но если бронепалубники, действуя парой и обладая высокой скоростью хода, довольно легко могли удерживать на желаемом удалении гораздо более медлительных японцев, то старичку «Донскому», также ввязавшемуся в перестрелку с быстроходным пароходом, пытавшимся выйти на наши главные силы с северо-востока перед самым закатом, приходилось гораздо хуже. По сути, от вскрытия состава нашей эскадры настырным разведчиком, появившимся уже с другой стороны и пытавшимся отогнать с пути бросившиеся наперерез миноносцы, спасла только отменная выучка пушкарей старого крейсера и наступившая темнота. Да и то дымы и мачты, торчавшие над некстати начавшей редеть мглой, он, скорее всего, пересчитать все же успел.
В начале девятого часа вечера в начавшемся нудном мелком дожде миновали самый опасный участок пролива, пройдя между двумя скалами, торчавшими в самой его середине, оставив их слева по борту, и группой небольших каменистых островов справа. Где-то дальше к югу, милях в пятнадцати, скрытые тяжелой дождевой пеленой, были возвышенности Квельпарта и господствующая над всем островом гора Халасан. А на севере, примерно на таком же удалении, начинались многочисленные скалы, острова и островки корейских шхер, густо окаймлявших южную часть полуострова.
В остатках вечерней зари надежно определились по просматривавшимся с обоих бортов клочкам суши. В преддверии активного ночного маневрирования и разделения отрядов это было не лишним.
Благодаря действиям крейсеров, наших броненосцев противник до ночи так и не видел. Хотя порой и имел возможность наблюдать их дымы и воздушный шар, почти все время висевший над «Уралом», правда и не приносивший никакой пользы. Его не убирали, так как надеялись, что развиднеется. Но оказалось, что напрасно мучили и сменявшиеся в корзине экипажи и палубную обслугу, обеспечивавшую подъемы и спуски при крайнем допуске по погоде. К тому же при каждой такой операции «Урал» маневрировал, чтобы занять максимально выгодное и безопасное положение по ветру, что довольно далеко уводило его из общего строя, заставляя потом менять курс и скорость всей колонны, чтобы быстрее принять его обратно под защиту броненосцев. К ночи оболочка «колбасы», напрасно провисевшей в дождевой пелене почти весь день, настолько намокла, что даже после подкачки едва могла держаться в воздухе с одним наблюдателем на борту, и её пришлось спустить совсем.
Однако, по приказу командующего, на замену аэростата тут же подняли сферический шар, с сигнальными фонарями Табулевича
[7]. Управлять поднятыми в небо фонарями можно было с помощью обычных коммутаторов, которыми они комплектовались, с палубы или с мостика парохода-крейсера, куда были проложены кабели управления. Это был специальный сигнальный аэростат с усиленной оболочкой, совсем недавно построенный во Владивостоке. Из-за ее большей массы он не мог иметь экипажа, зато лучше переносил непогоду.
