— Ты уже все распланировал?
— Все! — убежденно подтвердил он. — А что меня действительно волнует в настоящий момент — это не то, в чем ты будешь одета, а как скоро я могу держать тебя в своих объятиях по-настоящему близко, так, чтобы нам не мешали ни эти стеганые одеяла, ни одежда, ничего!
Чандра залилась румянцем, а лорд Фроум слегка усмехнулся.
— Я ввожу тебя в смущение, — сказал он, — и честное слово, обожаю это делать. Мне будет так не хватать этого робкого, стеснительного выражения твоих глаз и румянца на твоих щеках, когда ты привыкнешь к тому, о чем я тебе говорю.
— Я… я… никогда… не привыкну к этому, — проговорила с трудом Чандра. — Никогда… никогда! И…
Она встала на цыпочки и, обвив его шею руками, прошептала ему на ухо:
— Я тоже… буду… очень рада, когда в этих одеялах больше не будет нужды, Лорд Фроум заключил ее в крепкие объятия, и она почувствовала, как их сердца бьются в унисон.
А затем его губы уже впились яростно и страстно в ее губы, так настойчиво, что она ощутила его победителем, завоевателем, преисполненным решимости и воли заставить ее подчиниться требованиям его природы.
Теперь уже не пучок солнечных лучей проходил сквозь нее, но пламя огня пожирало ее тело, вторя пламени его губ.
Языки этого пламени вздымались все выше и выше, пока не поглотили их обоих, и где-то далеко-далеко, чуть ли не в подсознании у Чандры, мелькнула мысль, которая затем окрепла и превратилась в уверенность, что именно это и была любовь — и человеческая, и ниспосланная Богом.
Она чем-то напоминала Непал с его глубокими, теплыми, дружелюбными долинами и возвышающимися над ними далекими, сверкающими снежными вершинами, небесная любовь, к которой стремились люди и сами боги.
— Я люблю тебя, мое самое драгоценное сокровище, проникли в ее сознание слова Деймона.
От полноты счастья Чандра едва не потеряла дар речи и потому прошептала не совсем связно:
— Я… я… люблю тебя, нет ничего больше в мире… в небе… или за ним… только ты.
