Максим вышел из кабинета, как чумной, и ему показалось, что Дина смотрит на него… с благодарностью, что ли, и с ожиданием. Он готов был на руках ее к машине нести, а потом как оборвалось. Снова между ними выросла стена отчуждения и непонимания. Максу казалось эта стена сделана изо льда. Или пуленепробиваемого стекла. Они друг друга видят, а как начинают говорить, звуки сквозь эту стену не слышны, никакие.
Пару раз он уже готов был сдаться, опустить руки и отпустить Дину, дать денег и пускай едет, куда хочет, но разум быстро брал верх — чтобы отправлять в никуда беременную любимую женщину, надо быть полным ничтожеством. Тем более он понимал, что и часа не пройдет, как помчится за ней следом. Он зависел от нее, как наркоман со стажем, и такая зависимость вовсе его не тяготила, напротив. Он бы с радостью сдался в плен, вот только эта мелкая суровая воительница в плен его брать категорически не желала.
Самое абсурдное было в том, что Дина сама его не отпускала, может и непроизвольно, но он все время замечал, как она следит за ним — когда он возвращается или уезжает, когда он подтягивается на турнике или отжимается с ребятами во дворе на спортплощадке, или когда они устраивают там импровизированные бои.
Макс знал, если быстро обернуться, всегда можно увидеть в окне пару любопытных глаз или колышущуюся занавеску. А иногда она демонстративно усаживалась на подоконник и наблюдала за ним. И он видел в ее глазах блеск, он хорошо его помнил и надеялся, что такой же блеск не выдавал его самого с головой.
Вот с этим он точно ничего не мог поделать, но он не мог долго находиться рядом с Диной, чтобы мысли его не утекали в сторону и не приобретали вполне определенную направленность. И с каждым днем это становилось все большей проблемой.
Стоило ему войти в дом и увидеть Дину, вместо обычного диалога с его стороны выдавалось какое-то бестолковое невнятное бормотание, потому что он смотрел на ее губы, плечи, грудь, — просто самое настоящее вселенское бедствие, а не грудь, — и мысли выметало из головы одним махом. И все. Дальше он на это вселенское бедствие разве что слюни не пускал, а она кажется понимала и обижалась.
А на что обижаться? Что она заводит его с каждым днем все больше? Так это не его вина, это она становилась все притягательнее день ото дня, теплая, мягкая, такая близкая, что ему было реально больно от этого никому не нужного противостояния. Но вот как к ней подступиться, Максим не знал.
Она жадно разглядывала его влажные от пота лицо, мышцы, пресс — он специально заваливал к ней после утренней пробежки и ходил взад-вперед перед ее вздернутым носом, то воду пил, то спрашивал о чем-то. И видел, видел, как меняется ее личико, как она облизывает пересохшие губы и начинает чаще дышать, отчего ее вышибающая мозги грудь поднимается и опадает, и тогда ему одно было спасение — холодный душ. Иначе впечатал бы ее прямо в подоконник, и гори все огнем, как у него все внутри горело.
С той, прежней, небеременной Диной он бы справился без труда — перебросил бы через плечо и отнес наверх в спальню. А дня через три спросил бы, любит она его или нет, и почему-то внутри ему все говорило о том, что этот вопрос даже не пришлось бы задавать.
Но она беременная, а как себя вести с беременной женщиной, от которой у тебя рвет башню, он не знал. Он даже докторшу, которая ему глазки строила, спросил прямо, не повредит ли его жене активная супружеская жизнь, и та с неохотой объяснила, что напротив, только на пользу пойдет, вот только все следует соизмерять в зависимости от ее самочувствия. Да ему бы как-то начать, какой там соизмерять. Но его девочка твердо держала глухую оборону и сдаваться не собиралась.
Полководец может позволить себе проиграть сражение, но войну выиграть он обязан. Эту битву Макс проигрывал, однако война еще не закончена, и чтобы ее выиграть, ему понадобятся союзники. Максим нашел союзницу, вот только следовало еще склонить ее на свою сторону, а это было для него самым сложным.
Он долго собирался с духом, но все же заставил себя подняться на второй этаж и нажать кнопку звонка. Ушастый Жека привез его и укатил, сегодня как раз был день «зарплаты»», Максим в свое время отстоял свое право на выдачу у Тимура. Торт Максим привез из столицы, их все любят, эти воздушные торты с лесными орехами, цветы он счел неуместными, конверт с ежемесячной суммой послужит лучшими цветами.
Дверь открыла довольно молодая еще женщина с такими родными большими глазами, больше ничего общего в них не было, разве что еще рост. Женщина разглядывала его какие-то доли секунды, а потом отошла в сторону, широко распахивая дверь.
— Здравствуйте, Максим. Проходите, раздевайтесь, тапочки возьмите на полке.
— Здравствуйте, Ксения Олеговна, — он отдал ей торт и остановился у порога, — мне нужно с вами поговорить.
— Ксюш, кто там? — послышалось из комнаты.
— Это наш Максим, мама, приехал нас проведать, — крикнула в ответ Ксения Олеговна и объяснила Максу: — У мамы плохо со слухом, так что вы ей кричите. Мы сейчас попьем чай, потом отправим бабушку спать и тогда поговорим. Раньше мы от нее не отделаемся. Или вы голодны? У меня есть жаркое и оладьи, вы же с дороги, можно я вас покормлю?
А он за одно только «наш Максим» готов был ждать прямо здесь в прихожей, сколько понадобится. Похоже, его Динка пошла совсем не в мать — будь она хоть на треть такая же вдумчивая и рассудительная, ему было бы во сто крат легче.
Он не стал отказываться от ужина, потом они втроем пили чай, Галина Константиновна все порывалась надеть на Макса носки, потому как «пол холодный, мальчик простудится, что ты себе думаешь, Ксения». Макс сдался и надел носки, и вообще ему нравилось, как общаются между собой мать и дочь, как подтрунивает над ними обоими эта оказавшаяся достаточно бойкой и острой на язычок старушка. И понимал, что его девочке было в кого такой уродиться. Что же ему делать, если их сын пойдет в прабабку? Хоть из дому беги.
Наконец, Галина Константиновна начала клевать носом, и дочь увела ее в комнату. А затем вернулась, и Макс начал рассказывать. Он ничего не пытался скрыть или приукрасить, разве что не упоминал то, о чем никому знать не следовало. Говорить было тяжело, порой язык просто не поворачивался, особенно когда Ксения Олеговна встала, отошла к окну, и он видел, как она смахивает ладонью бегущие по щекам слезы.
Иногда ему казалось, она вообще развернется и задвинет ему чем-нибудь по башке, лично он бы в отдельных местах своего повествования так и сделал. Но ему очень повезло с будущей, как он не переставал надеяться, тещей. Он замолк и в кухне повисла тишина.
— Бедная моя девочка, — прошептала Ксения Олеговна, в который раз вытирая щеки.
— Если вы меня выгоните взашей, я вас пойму, — сказал Макс.
— И вы перестанете быть отцом моего внука? — усмехнулась она, вернулась за стол и скрестила перед собой руки. — Не буду вас обманывать, я предпочла бы, чтобы Дина нашла себе обычного парня и вышла за него замуж, но говорить так несправедливо по отношению к вам, Максим. Вы нам очень помогли, мы вам обязаны… — Макс попытался перебить ее, но она отмахнулась, — дайте мне закончить. Я не имею в виду, что Дина должна быть с вами только из-за нашей признательности, я много раз говорила ей, что мы можем продать ту квартиру и вернуть вам долг. Просто я знаю, что она вас любит, и если сейчас вы дадите ей уйти, она убежит на край света, и там будет страдать, но ни за что в этом не признается.
