Я кривила душой: отличать настоящие документы я умела, это было несложно, если знать, на что обращать внимание — несколько переплетений на гербовой печати.
— Вам должны были сообщить, — немного растерянно улыбнулся Лэнгли, и я опешила. Сначала я отметила его выдержку, теперь — улыбку. Рискованно, очень рискованно. — Вы?..
— Стефани Гэйн, — представилась я. — Администратор Школы и временно исполняющий… частично… те обязанности, которые приехали исполнять вы.
— Тогда в самом деле странно, — заметил Лэнгли, и мне показалось, что ничего странного он не видит. Не сообщили и ладно, тоже проблему нашла. — Но, я думаю, мы все прояснили. Проводите меня?
Я вернула назначение, сунув его снова в тубус и подумав мельком, что стоило сначала показать его кому-нибудь из более опытных преподавателей. Больше всего мне не хотелось снова выходить на улицу, но фонарь я забрала и, кивнув, пошла к выходу. В этот момент дверь открылась, и на пороге показался Арчи. От него явственно попахивало настойкой, но трезвый или не очень, Арчи легко обходился без фонаря в любую тьму.
— Госпожа директор, кто этот человек?
Зато по его речи сразу стало понятно, что одной рюмкой он не ограничился.
— Новый директор, господин Лэнгли, — ответила я, покосившись сначала на самого Лэнгли, затем на Арчи. Обоим было, кажется, все равно, потому что Арчи пожал плечами и ворча пошлепал в свою каморку.
— Ливень-то какой, ливень, и на лестнице опять натекло, — бухтел он.
Я, поморщившись, пригласила жестом Лэнгли следовать за собой. Что-то в его облике казалось мне странным, и дело было не только во внешности.
— Вы отпустили экипаж? — спросила я только для того, чтобы не молчать неловко, и ступила под ливень. Хуже, чем было, мне стать уже не могло.
— Он был почтовый, — спокойно пояснил Лэнгли. — Последний, если вы не ждете кого-то еще.
Мы никого не ждали. Почту практически никто не получал, редкие письма привозили с поставщиками, почтовые кареты на моей памяти заезжали к нам раз пять. Слишком большой крюк.
Я старательно пряталась в мантию — сама не понимая, от дождя или от Лэнгли. Меня не оставляла мысль, чем и о чем думали оба Совета, отправляя в нашу Школу на должность директора такого…
Красавца, если называть вещи своими именами. А проще было поступить именно так, потому что у меня были только триста ярдов, чтобы собраться, и проблема была не во мне.
Школа Лекарниц — почти монастырь. Когда-то она была частью монастыря, но лет сорок назад от пострига студенток пришлось отказаться. Возражать начало Священное Собрание, особенно когда лекарниц стали обучать принимать роды, — это считалось достойным только повитух, но никак не монахинь, а затем, когда лекарское дело включило не просто облегчение болей, но и элементарную хирургию, вопрос с постригом был снят окончательно. Лекарницы давали клятву помощи всем, кто к ним обращался, а в число нуждающихся входили, естественно, не только женщины и малые дети, но и мужчины.
А взгляды на судьбу студенток остались. Как и правила обучения в Школе.
Девочек сюда отправляли не потому, что это было почетно или престижно. Почетно и престижно обучать юных барышень танцам и домоводству, а также «благородным» наукам — истории, географии, Слову Сущих, — в гимназии или Высшей Женской Школе. Но именно отправив дочь в Школу Лекарниц или любое другое благотворительное заведение, проще всего избавиться от лишнего рта в небогатой семье.
И я шла и размышляла, кому взбрело в голову подобное святотатство по имени Эдгар Лэнгли. Ладно преподаватели, ладно я, но студентки, девочки от двенадцати до двадцати лет, для многих из них брак — единственный шанс не прозябать остаток жизни в лекарской хибарке в глуши, а стать… Стать, в общем, свободной и независимой женщиной, если так можно выразиться. Женой и матерью, но как повезет с мужем. Я знала, что некоторые лекарницы потом выходили замуж, но все же желающих брать в жены женщин, которые ежедневно видели и трогали посторонних полураздетых мужчин, было исключительно мало. Мастерство лекарницы давало возможность честно заработать себе на хлеб, и считалось, что Школа — благое дело не только для пациентов, но и для студенток.
В принципе, так и было, с этим никто не спорил.
Я украдкой посматривала на Лэнгли — как он реагирует на то, что видит. Наш залитый дождем двор, дорожка, уже скрывшаяся под лужами, здание, серое и мрачное, с давно облупившейся на фасаде краской, с безнадежно болтающимся на покосившемся столбе фонарем.
Лэнгли был невероятно спокоен. Я так и не смогла рассмотреть его как следует, но от него веяло уверенностью. Мне стало немного легче, хотя я не знала, чего от него ожидать.
Фил ждал нас, выглядывая из-за двери.
— Господин жандарм, — он слегка поклонился. — Что же сказали, что больше вас тут не ждать? Нашли что? Бедная девочка…
— Господин Лэнгли — новый директор, — обронила я. — Будь так добр, принеси ему… ужин, наверное, и посмотри, что есть горячего? — Я кое-как отряхнулась, причем юбку было уже не спасти, выжала волосы, вопросительно взглянула на Лэнгли. — Сэр, может, вы хотите что-то еще?
— Не утруждайтесь, — он покачал головой и пригласил меня войти первой. — Горячий чай и сэндвич, сойдет и холодный.
Фил, бормоча точно так же, как и Арчи, закрыл за нами дверь. Я постояла, глядя, как теперь и на пол холла стекает с меня вода.
— Я временно занимаю кабинет госпожи Рэндалл, но…
— Нет-нет, госпожа Гэйн. Меня устроит любая комната.
И тут я поняла, что за смутное беспокойство меня терзало.
— Это весь ваш багаж, господин директор? — спросила я, указав на небольшой саквояж в руке Лэнгли. — Я боюсь, что… у нас нет нужного количества мужских вещей.
Лэнгли неожиданно рассмеялся. Это было настолько необычно — смех в этих стенах, что я вздрогнула и обменялась взглядом с Филом. Его тоже удивил этот смех, он даже приоткрыл рот. Но испуганно сглотнул и засеменил в кухню.
Я пошла по направлению к кабинету и просто ощущала, как Лэнгли, идущий за мной, смотрит мне в спину. В холле было довольно светло, но я не решилась посмотреть ему в лицо, мне казалось это невежливым. Когда я училась в университете, спокойно рассматривала людей, но то была другая страна и другие нравы, здесь же, в Дессийских Перевалах, обычаи были иными. Там, где я училась, никто не предложил мне такую выгодную работу, и я решила — почему бы не вернуться на родину. Забыв, что на родине университетское образование давало мне разве что возможность зарабатывать хорошие деньги легким и честным трудом.
«Дойдет до того, что я с трудом буду привыкать, когда уеду обратно», — подумала я. Но до этого надо было еще дожить.
Я впустила Лэнгли в кабинет, он прошел по-хозяйски, улыбнулся мне, покрутил головой, выбирая подходящее кресло, поставил саквояж на пол и сел.
— Возможно, вы хотели бы переодеться? — спросил он.
