— Старосты нет, а у нас недавно скончался привратник. Может быть, господин Оуэн подскажет кого на место? Платим мы хорошо.
Мэри призадумалась, потом уверенно заявила:
— Джоаким, старик Джоаким, но вы не смотрите, что старик, он еще крепкий. Когда-то был местным плотником, ну да вам его умение тоже лишним не будет, только вот отсохла у него одна рука, теперь сын его плотницким делом промышляет да внуки. И живет он как раз через двор от нашего старосты, а тот аккурат напротив господина Оуэна. Доброе дело сделаете, госпожа администратор, чахнет без работы старик.
Мэри поспешила из комнаты, поманила меня рукой. Я пошла, холодея от того, как мне удалась новая внезапная ложь. Люди верят мне, значит ли, что и я точно так же верю любой неприкрытой лжи, и кто лжет в таком случае мне?
Мэри шла куда-то вглубь дома, я за ней. По пути нам попалась Марта с корзинкой с яйцами, Мэри остановила ее, пересчитала содержимое корзинки, удовлетворенно кивнула. Затем мы вышли через черный ход на улицу — было холодно, сыро, но дождь не шел, хотя темные тучи наползли на небо и, казалось, задевали верхушки деревьев.
Где-то мычала корова, доносились озабоченные мужские голоса. Мэри свернула в сторону сараев, покрутила головой, крикнула недовольно:
— Бэзил! Бэзил, бездельник! А ну иди сейчас же сюда!
Мы подождали. Мэри открыла было рот, чтобы крикнуть снова, но в этот момент из-за угла появился тощий заспанный мальчик и поклонился нам обеим.
— Бэзил, давай-ка госпоже администратору лошадь. Вы ведь ездите верхом, госпожа администратор? — Я кивнула. Время утекало. — Вашу-то лошадь господин директор оставил, только седлать не велел, сказал, что она копыто сбила.
Лгать умела не я одна.
— Ну я так вам дам свою. А вашу потом…
— Нет, спасибо, — оборвала я ее. Лэнгли слишком много себе позволил. — Моя лошадь в порядке. Это я подумала, что она сбила подкову, потом посмотрела, с ней все хорошо. А ему не сообщила, забыла.
Мэри пожевала губами. Мне показалось, приняла она это известие не очень охотно, впрочем, за свою лошадь она наверняка попросила бы денег, а у меня их не было все равно.
— Ну как скажете, — она развела руками. — Бэзил, ну вот не стой, иди седлай лошадь, бестолковый! Куда ехать, знаете?
Я не знала, но мне это было без разницы. До развилки, потому что именно так сказал Питер: он просил довезти Мэри до развилки, значит, одна дорога ведет в деревню, вторая — в старый монастырь. Я спрошу по пути, не может мне никто не попасться.
— Да, я была в этих краях, — мне уже не терпелось, чтобы она ушла. — Спасибо вам, и за совет насчет вашего плотника. Нам в самом деле не будет лишним его мастерство.
Мэри несколько раз оборачивалась, смотрела на меня, и каждый раз меня резало чувство, что она обо всем догадалась. И про мою ложь, начиная с эмпуса и заканчивая подковой лошади. И про то, куда я направляюсь. Может быть, зачем.
Бэзил возился непростительно долго. Я переминалась с ноги на ногу, мерзла, не могла понять, почему Лэнгли уехал один. Госпожа Джонсон считала, что мое знание анселского языка необходимо, Лэнгли подтвердил, что это действительно так. Выходит, он отправился не в монастырь? Но куда в таком случае? Просто сбежал?
Я с тоской признала, что это возможно. Его назначили директором Школы, с него многое спросят. Всем безразличны безродные сироты, но всем небезразлична репутация Школы в глазах обоих Советов. Смерть ребенка — какой пустяк, право, не стоит и беспокоиться, но только если эта смерть — стечение обстоятельств и в ней нет абсолютно ничьей вины. Смерть преподавателей — все ведь бывает. Но кто же станет давать Школе деньги, которых мы почти не видели, если того и гляди к середине зимы в Школе в живых никого не останется? Какой благотворитель пожертвует средства на девочек, которые не доживут до весны?
Благополучие, которого нет, но есть его видимость.
Лэнгли не хотел отвечать за смерти, это подло, но объяснимо. К Нечистому его и его улыбку.
Бэзил наконец вывел лошадь, и я выхватила у него поводья, едва не вспылив, но потом опомнилась и сунула какую-то завалявшуюся в кармане монетку. Бэзил равнодушно посмотрел на нее, сунул в карман, поклонился и ушел досыпать. Я вскочила на лошадь — мне надо уехать как можно скорее, пока никто не собрался меня задержать.
Питера я не увидела в толпе собравшихся крестьян, а им до меня не было никакого дела. Мне показалось, что в окне мелькнуло лицо Мэри, но она знала, куда я еду. Думала, что знает, и Сущие мне судьи за бесстыжее вранье. Возле ворот я остановилась, но долго ждать не пришлось, какой-то мужик поспешил распахнуть их, и я выехала на дорогу.
Дорога была одна. Вчера мы, может быть, ехали по ней, но точно я сказать не могла. Сейчас я ее отчетливо видела — подмерзшая глина, изрубленная колесами и копытами, покрытая коркой, но чересчур тонкой, чтобы гнать лошадь во весь опор. Только осторожный шаг, чуть быстрее — уже безумие, я подумала даже, что скорее дошла бы пешком. Лошади тоже не нравилась эта дорога, а до развилки, как говорил Питер, несколько часов пути… Если бы выехала с рассветом, добралась до нее к полудню, но рассвет давно миновал.
Но и Лэнгли не мог ехать так быстро, осенило меня. Он не станет рисковать лошадью. Так догоню я его или нет? Какой дорогой он все же поехал, почему говорил, что Нэн мы не застанем? Он знал, где она?
Мне никто не ответит на эти вопросы. Правду я могу никогда не узнать, а есть ли правда там, где все лгут? Имею ли я право обвинить хоть кого-то во лжи, если сама запуталась в ней настолько, что больше не считаю ее недопустимой? Я ради своей цели обманываю людей, может, кто-то так же обманывает и меня?
Хутор остался далеко позади. Ехать по дороге оказалось утомительно, и я решила, что можно попробовать пустить лошадь по кромке поля. Там не было таких ужасающих рытвин, тем более чем дальше от хутора, тем сильнее была разбита дорога. Она шла по низине, и проливные дожди год за годом делали свое дело. Копыта лошади пару раз едва не увязли, и я решилась.
Шаг лошади стал ровнее и даже будто более скорым. Но я не ощущала с ней единства. Мой путь был слишком долог и неопределен, и никто мне по дороге не встретился. Я не оглядывалась — было жутко от того, что я никого не увижу, даже более жутко, чем когда я боялась увидеть. Одиночество страшнее всего?..
Я гнала все мысли из головы. Не думала ни о Нэн, ни о Лэнгли. Ни о госпоже Джонсон.
«Беги, детка, беги...»
Беги навстречу смерти, возможно. На многие мили вокруг ни души, только лес виднеется вдалеке, где живые деревья ждут, когда ты уснешь, чтобы испить твою кровь. Где страшные звери караулят за каждым кустом и мелькает меж стволами кошмарная тень. Встретишь ее — и твои часы сочтены, беги, не беги, тебе никуда не скрыться, скоро настигнет тебя судьба. Камни на дороге острые, крупные, лошадь ударит…
Откуда у Арчи рана на голове?
