Герцог отодвинул свой бокал и повернулся к Клеоне.
— Вы что-то очень молчаливы этим вечером. О чем вы думаете?
— Я наслаждаюсь, — ответила девушка, — мне нравится слушать ваш разговор. Но должна сказать вам откровенно, я уже спрашивала себя, не придется ли мне уйти из-за стола — не из-за морской болезни, а потому что все вы слишком злоупотребляете спиртным.
На минуту повисла тишина, потом Фредди засмеялся.
— Вот это прямолинейность, а, Сильвестр? Право же, мисс Клеона, вам не следует так говорить. Юные Девушки и слышать не слышали о таких вещах.
— Не слышали о пьяных мужчинах?
— Фредди имеет в виду, что вам не следует попадать в такое положение, когда приходится спрашивать себя, останемся ли мы приличными людьми или настолько опустимся, что вы будете вынуждены нас покинуть.
Внезапная жесткость его тона удивила девушку. Корабль резко изменил курс, и бокал герцога упал на пол, разбившись на тысячу осколков.
— Черт бы все это побрал, — выругался его светлость, ни к кому конкретно не обращаясь, и встал. — Никто в здравом уме не ввязался бы в такого рода дело, когда нужно справляться еще и с женщинами. — Он посмотрел на Клеону, поднял ее накидку, упавшую со стула, и набросил ей на плечи. — Выйдем на палубу, — свирепо приказал герцог. — Там воздух чист и свеж.
Клеона повиновалась. Цепляясь за поручни корабля, она поняла, что Фредди остался в кают-компании.
Герцог стоял рядом и неотрывно смотрел в темноту. Ветер не был холодным, и все же девушка радовалась, что на ней подбитая мехом накидка. Долгое время никто из них не произносил ни слова. Слышался только плеск волн, разбивающихся о нос, хлопанье парусов и скрип мачт. Затем очень тихо, едва слышно, будто разговаривая сам с собой, герцог произнес:
— Вам не следовало ехать, вы это знаете, не так ли?
— Почему? — удивилась Клеона.
— Не задавайте вопросов, — буркнул он, — но если будет возможность, предложите бабушке вернуться домой.
— Вы всегда отсылаете меня прочь! — возмутилась Клеона. — Вы пытались отправить меня обратно в Йоркшир, а теперь — обратно в Англию. Неужели вы не понимаете, что я хочу в Париж? Возможно, для вас это обычная поездка, но для меня это самое безумное, самое волнующее приключение, которое когда-либо будет в моей жизни.
— Что вы имеете в виду?
— Я не обязана ничего объяснять вам. Ведь вы мне ничего не объясняете!
Его светлость с досадой вздохнул:
— Делайте, как вам велят. Поезжайте домой. Вы не должны в этом участвовать участвовать.
— Участвовать в чем?
— Проклятие! — воскликнул герцог. — Не задавайте вопросов!
Он сердито повернулся и некоторое время молча смотрел на девушку. Фонарь освещал ее лицо и золотил волосы. В глазах застыл вопрос, рот приоткрылся. С минуту герцог молчал, затем разразился грубой тирадой. Даже голос у него стал низкий и резкий, словно он тщетно боролся с безудержным гневом.
— Черт вас подери! Делайте как я говорю, возвращайтесь в Англию. Вы слышите? Найдите любой предлог, выдумайте что угодно, только возвращайтесь как можно быстрее.
Его гнев только подхлестнул Клеону.
— Даже не подумаю! Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне! Я не только отказываюсь подчиняться вам, но предупреждаю: я останусь с герцогиней в Париже как можно дольше хотя бы для того, чтобы преподать вам урок!
В глазах его светлости вспыхнуло бешенство, но в этот момент внезапный крен судна швырнул их друг к другу. Герцог подхватил Клеону, чтобы не дать ей упасть. Девушка оказалась в его объятиях, упираясь маленькими ручками в его грудь. Он посмотрел на нее с высоты своего роста.
— Ты несносная, назойливая дурочка, — грубо сказал он и поцеловал ее.
Глава 10
Кале, несомненно, произвел впечатление на герцогиню. На яхте она не раз стращала Клеону опасностями, с которыми они могут столкнуться на пристани, и возможными злодействами французской черни. Но эти оборванцы проявили полную готовность помочь прибывшим важным особам сойти по трапу и отнести их чемоданы. Они приняли чаевые с благодарностью и едва ли не с преувеличенным почтением.
Предоставленная графом карета повезла их в Париж. По пути они проезжали небольшие деревушки и городки, и везде их встречали приветливые лица, чистые улицы и аккуратные люди.
Клеона была очарована француженками в их красных камлотовых жакетах, коротких кружевных передниках и капорах с большим мягким отворотом. На их деревянных сабо, которые постукивали по булыжникам, девушка заметила алые кисточки. А на рыночных прилавках, кроме деревенских сыров и длинных хрустящих булок, продавались весело раскрашенные яйца, которые восхищали юную англичанку не меньше, чем обступивших прилавки детей.
Они ехали все дальше в глубь страны. Кругом лежали возделанные поля, крестьянские женщины и дети казались сытыми и здоровыми. Только отсутствие мужчин бросалось в глаза. Женщины шли за плугом, женщины пасли овец и загоняли коров. Казалось, в деревне все делают они, даже в кузнице над горном сгибались женщины. И еще на Клеону произвело зловещее впечатление, что церкви повсюду были заброшены, могилы осквернены, надгробия опрокинуты, окна разбиты.
— Атеисты! Обезьяны! Что за кощунство! — сердито фыркнула герцогиня, когда они увидели выломанное распятие и осколки красивого вдребезги разбитого витража.
— Я думала, Наполеон возрождает религию, — заметила Клеона.
— Единственное, во что верит этот корсиканский злодей, — его собственная персона. Он насаждает свой культ, — последовал раздраженный ответ.
Клеона. подозревала, что долгое путешествие утомило ее светлость. Она стала раздражительна и неразговорчива. Но это соответствовало настроению самой девушки. Ей хотелось подумать, а думать и болтать одновременно было трудно.
С того вечера на борту Клеона не могла забыть губы герцога на своих губах. Казалось, их отпечаток так и остался. Закрывая глаза, она по-прежнему ощущала тот странный, необъяснимый поцелуй, который потряс до основания все ее прежние представления. Пока Клеона еще не отдавала себе отчета, что, собственно, переменилось. Она помнила, что, когда губы герцога коснулись ее, она сопротивлялась с гневом и ненавистью, колотя кулачками по его широкой груди. Но куда ей было тягаться с ним? Герцог прижал ее к себе и яростно целовал. Однако эта ярость оскорбляла Клеону не меньше, чем раньше возмущало его поведение.
Его руки держали девушку так крепко, что она была совершенно беспомощна, хотя и не оставляла бесплодных попыток вырваться. И вдруг она поняла, что прикосновение его губ изменилось. Они больше не принуждали, не старались покорить ее; теперь они держали ее властно, но с какой-то странной нежностью. И почему-то Клеоне расхотелось бороться с ним.
Ее вдруг охватила дрожь. Неожиданное пламя пробудилось в ней и, подобно живому огню, охватило все тело, воспламеняя и возбуждая. Девушка поняла, что теперь сама не может оторваться от его губ. Она больше не хотела ничего, только чувствовать биение его сердца возле своего, его губы на своих губах. Потом, так же внезапно, Клеона оказалась на свободе. Герцог почти оттолкнул ее от себя.
