«Знаешь, жена, я тут ребёнка на стороне нагулял. Теперь он будет жить с нами, и давай-ка воспитывай его как родного». Ты бы ответила: «Конечно, любимый. Только расскажи поподробней, где и как ты его нагулял», так?!
— Всё, Риндаль, хватит! — закричала Кинти, обхватив голову руками. — Я хочу спать! Иди к себе.
— Хорошо, я пойду. А ты всё-таки подумай: стоит ли твоё упрямство того, чтобы разрушить свою жизнь во второй раз?! Тебе ведь, кроме отца, всё равно никто не нужен! Двадцать четыре года ты ждала и надеялась, что он захочет узнать правду, что приедет к тебе. Так зачем же теперь так отчаянно упираться в то, что он сначала узнал, а потом приехал, а не наоборот?! Признайся наконец себе, что ты виновата не меньше, чем он!
Кинти сидела, застыв, и смотрела в одну точку.
— Доброй ночи, мама, — добавил Риндаль, после чего вышел из покоев, не дожидаясь ответа.
Женщина упала на подушку и разрыдалась, уткнувшись в неё. В чём-то сын был, безусловно, прав.
Но…
Если бы Дарнвиллу было важно услышать её объяснения. Однако двадцать четыре года он просто не вспоминал о ней!
Кинтания проснулась довольно поздно. Неожиданный для зимы аромат взбудоражил обоняние. Она открыла глаза — вся комната была заставлена цветами. Ясно, полет на драконе снился не просто так
-сын не позволил ей проснуться, пока Дарнвилл расставлял здесь цветы.
А он не забыл, как она любит лилии… Кинти невольно улыбнулась. Но сердце сжалось в тоске. Эх, Дарн, ну почему ты не объявился раньше? Двадцать четыре года это так безумно много!
* * *
Услышав звуки гитары, Блайвор завернул в покои к дяде. Тот сидел с инструментом на коленях возле стола и что-то записывал на листе бумаги.
— Что сочиняешь? — подойдя, племянник заглянул ему через плечо.
— Да так… — еле слышно просипел Дарнвилл.
Блайвор взял лист в руки и пробежал глазами:
— Это для Кинти?
Дарнвилл кивнул.
— Здорово, — улыбнулся Блайвор, по достоинству оценив композицию. — Только как же ты собрался ей петь?
— Когда голос вернется, тогда и спою.
— Что ж, будем надеяться, что она задержится здесь настолько.
* * *
На завтрак в королевской столовой собрались семейным кругом. Блайвор, Вика, Риндаль, Арканта (хоть она пока и не принадлежала к королевской семье), Дарнвилл, Наташа, Кворн, Станислав с Марьяной и Кинтания, которую сын насилу уговорил присоединиться к их обществу. Посадил он мать напротив отца.
Рядом она могла взбрыкнуть, а так капризничать повода не было. Правда, теперь она не поднимала глаз от тарелки. Но воспитание заставило всё же поблагодарить бывшего мужа.
— Спасибо за цветы, — тихо произнесла Кинти.
— Рад, если понравились, — прошептал, напрягая горло, Дарнвилл.
— Однако увезти с собой все я вряд ли смогу. Да и замерзнут они по дороге.
— Не замерзнут, — пообещал Риндаль. — Но, надеюсь, ты не сегодня домой собралась?
— Нет. Завтра. На бал я останусь.
— Только на бал? Куда ты торопишься? Твоего сына, между прочим, Первым советником назначили.
Могла бы остаться и поддержать меня на новой должности хотя бы в первое время.
— Уверена, отец не оставит тебя без поддержки, — съязвила Кинтания, отлично понимая, что сын просто пытается манипулировать ею.
— Кинти, прошу, не уезжай, — прохрипел Дарнвилл, впиваясь в неё синим взглядом, полным отчаяния.
-Я не могу без тебя жить.
— Ты прекрасно жил без меня двадцать четыре года! — бросила она ему в лицо.
— Это была не жизнь.
Кинти вздрогнула. Это было сказано слишком буднично и искренне, чтобы принять за красивое словцо.
Они застыли, глядя друг на друга, и время словно бы остановилось.
Взгляды всех присутствующих тоже были прикованы к ним.
У кого как, а у Блайвора нарастало ощущение, что Кинти вот-вот сорвётся «с крючка» и опять сдаст назад.
— Дарнвилл, где листок с песней? — нарушил он тишину, пока Кинти не успела сказать очередное «нет».
— Не возражаешь, если спою её за тебя? Ты ведь безнадежно не в голосе, — добавил король с улыбкой.
В первый момент Дарнвилл порядком опешил, но потом кивнул и прошептал:
— Лист на столе.
Блайвор исчез из столовой раньше, чем кто-либо поинтересовался, о чём вообще речь. А вернулся инструментом, очень похожим на гитару, на ходу изучая записанные на листе аккорды.
Положив «шпаргалку» перед собой на стол, он устроился на стуле, выразительно посмотрел на тётю:
— Тебе, Кинти, посвящается.
Заиграл и запел:
Не сосчитать ночей,
Горячих слез свечей.
Ничей!-Твердил. И не смыкал
Очей.
Себя я хоронил, Но против воли жил.
Забыл! – Внушал себе. Но всё – Нет сил…
Тоскую, Кинти.
Скажи, что слышишь меня!
Тоскую, Кинти.
И чахну день ото дня…
Тлеет жизнь
Верну ли я когда-нибудь
Тебя..?
Он пел сердцем, почти не заглядывая в текст. Голос звучал проникновенно и обволакивал каждую ноту.
Заслушались все без исключения.
Я, глядя на луну,
Люблю тебя одну.
Приду.
Колени пред тобой
Согну
Минуло много лет,
И тьму прорезал свет.
Ответ…
О, как его я ждал!
Но нет…
Тоскую, Кинти.
Скажи, что слышишь меня!
Тоскую, Кинти.
И чахну день ото дня…
Тлеет жизнь
Верну ли я когда-нибудь
Тебя..?[1]
Возможно, в любом другом случае чужое исполнение не возымело бы желаемого эффекта, но Блайвор с Дарнвиллом были слишком похожи, и пение короля неизбежно навевало ассоциации с автором.
Кинти заливалась слезами. Впрочем, глаза были на мокром месте у всех женщин здесь, даже у Марьяны, хотя она не знала историю пары. Текст, музыка и завораживающий, берущий за душу вокал Блайвора никого не оставили равнодушными.
Кинтания вновь встретилась с синим взглядом беспредельной боли. Слёзы всё ещё катились по щекам.
Но в этот миг она видела лишь глаза бывшего мужа, весь остальной мир перестал существовать. В порыве она вскочила со стула. Кроме него ей действительно никто не нужен. И она любила его именно таким, каким он был и есть.
— Спасибо, — её голос дрогнул, она попыталась утереть слёзы. — Я прощаю тебя.
