Вспомнив их первую и единственную встречу, Егор фыркнул.
Под конвоем, его доставили в следственный изолятор. Заставили пройти все требуемые процедуры, а затем нацепили блокираторы. Не ощущать собственного дара, с которым Егор уже почти сроднился, было странно. Неприятно. Когда на запястьях защелкнулись грубые металлические браслеты с вкраплениями редкого минерала, блокирующего любые энергетические и ментальные излучения, Гардову показалось, что он ослеп и оглох, перестал воспринимать действительность. Для того, чтобы хоть немного прийти в себя, потребовалось время. В ушах стоял гул, и звуки искажались.
— Вы задержаны по подозрению в причастности к убийству господина Матэуша Рандовски! — торжественно провозгласил ему младший следователь Старицкий. И это было первое, что Егор смог расслышать. — Признайтесь в содеянном, и тем самым облегчите свою участь. Суд учтет чистосердечное признание.
— Вы не… могли бы повторить?
— Что повторить? — молоденький страж, только-только примеривший на себя китель младшего следователя, выпучил глаза.
— Все повторить.
— Вы издеваетесь? — он с трудом сдерживался, чтобы выглядеть солидно и внушительно. Только вот получалось это плохо. Да и, стоит признать, что румяная круглая физиономия, еще не до конца утратившая некое детское выражение, никак не способствовала тому, чтобы господин Старицкий производил серьезное впечатление.
— Нет, — честно ответил Егор и, понимая, что не в его интересах злить этого малокососа, попытался объяснить. — Просто после блокировки дара, я несколько дезориентирован. Восприятие искажается и… да вы ведь и сами должны это знать, в стражу идут работать только одаренные, менталы.
— На что вы намекаете? — Старицкий сжал кулаки и едва не подпрыгнул на стуле. На щеках явно проступил румянец.
«Да он волнуется!» — пронеслось в голове у Егора.
— Ни на что. Простите. Продолжайте.
— Не указывайте мне, что я должен делать, Гардов! Здесь вы — подозреваемый, а я — следователь, который ведет ваше дело.
— Конечно, — кивнул Егор, понимая, что пока стоит со всем соглашаться и не нагнетать обстановку. Хотя, полной уверенности в том, что поступает правильно, у него не было. все ж таки, в убийстве его еще не обвиняли и на допрос он попал в первый раз в жизни.
— Итак… — Старицкий, сообразив, что на его авторитет больше никто не покушается, уткнулся в бумаги, что лежали перед ним в тоненькой папочке.
— Вы признаете, что четыре дня назад, совершили убийство, жертвой которого стал господин Матэуш Рандовски?
— Нет.
— Подумайте хорошенько, у нас имеются улики, подтверждающие вашу причастность.
— Сомневаюсь, — совершенно искренне ответил Егор, хотя, стоит признать, что сердце нехорошо сжалось. Кто такой этот Рандовски, он не знал, но допускал, что это мог быть один из его соперников на ринге. К тому же последний бой Егор провел как раз четыре дня назад. И кто знает, чем все могло обернуться.
— В таком случае, сообщите нам, где вы находились в момент убийства и кто может подтвердить это?
— Не могу, — пожал плечами Егор. Ситуация все больше и больше напоминала фарс. Даже закралось подозрение, что это тщательно спланированный розыгрыш.
— Значит, алиби на момент убийства, у вас нет, — подвел итог следователь.
— С чего вы взяли?
— Ну вы же не можете доказать обратного!
— Почему?
— Вы только что сами сказали, что не можете сказать, где и с кем были в момент убийства!
— Правильно. Не могу. Потому что не знаю, когда это произошло.
Старицкий поднял голову от бумаг и в упор посмотрел на Егора. Спустя мгновение, до следователя стало доходить и… лучше бы он в этот момент смотрел в другую сторону.
«Не простит! — понял Егор. — Вот сейчас поймет, что лоханулся и не простит!»
Так и получилось. Старицкий, сообразив, что допустил непростительную ошибку, продолжал допрос резким высоким голосом. Вопросы задавал совсем уж дурацкие, что-то корябал в блокнотике, по десять раз переспрашивал одно и то же.
И только спустя час или чуть больше, соизволил выложить перед Егором фотографии убитого. Опознать того, кто был запечатлен на снимках, сразу не получилось. Гардов долго рассматривал снимки, но так и не смог понять, кто там был запечатлен, и знал ли он этого несчастного. Единственное, что понял Егор, так это то, что человек, в убийстве которого его обвиняют, не мог быть его соперником на ринге. Слишком слабый. И хилый. К боям допускались только физически крепкие мужчины, способные сделать шоу. Иного Крыс не признавал.
— Нет, — мотнул головой Егор, отодвигая от себя снимки. — Я его не знаю.
— Странно, — усмехнулся следователь. — У нас есть запись из клуба «Метелица», где вы, господин Гардов, рукоприкладствуете именно по отношению к этому человеку.
Егор нахмурился, припоминая пятницу. Клуб. Марлену, которая снова решила взяться за старое. Их стычку со Шпоном возле курилки…
Стоп!
Неприятный холодок пробежался по спине, сердце на миг дрогнуло. Короткий взгляд на снимки, которые следователь так и не убрал, и понимание.
— Я вижу, вы все же опознали господина Рандовски, — с плохо скрытой издевкой произнес Старицкий. — Отпираться больше не будете?
Егор опустил глаза, из последних сил пытаясь сохранить невозмутимость. Одно он знал точно — нельзя говорить о знакомстве со Шпоном. И про Крыса тоже говорить нельзя, как и про бои.
— Нет. Я не был знаком с… господином Рандовски, — твердо произнес Егор, поднимая глаза и глядя в упор на следователя. — Если это тот человек, о котором я думаю, то… в тот вечер в «Метелице» я видел его в первый и последний раз. Да, у нас произошла… размолвка, но до рукоприкладства не дошло. И когда я уезжал из клуба, тот… человек был жив. У этого есть свидетели.
— Из-за чего произошла ваша… размолвка?
Егор мысленно скривился. Выгораживать Марлену не имело смысла, но и открыто признать, что девушка приобретала у Шпона наркотики, тоже не хотелось.
— Тот… мужчина, начал приставать к моей девушке. Я… объяснил ему, что не потерплю подобного. Затем мы ушли.
— Имя девушки и ее координаты.
Пришлось сказать.
— Что вы делали в клубе?
— Отдыхали.
— Вы были пьяны?
— Всего одна бутылка пива за вечер. Нет.
— Кто еще может подтвердить, что в тот вечер вы были в «Метелице».
— Там ведется видеосъемка и если просмотреть пленку, то…
Старицкий скривился. Он весьма болезненно воспринимал любые попытки указать ему на то, что в деле все притянуто за уши.
— Вы видели в клубе кого-нибудь знакомого?
