На самом деле не было бы никакого праздника, если бы мне не сняли гипс и не перевели из реанимации в обычную VIP-палату. Рентген показал, что нога в полной сохранности, а ребра хорошо срослись, хотя мне все равно вкалывали обезболивающее, чему я несказанно радовался. Все-таки не хотелось просыпаться среди ночи от боли в груди. Хотя порой она никак не связывалась с физическими травмами после аварии. Просто плохой сон с участием той девчонки. Почему-то после этих сновидений, которые мне уже порядком надоедали, всегда становилось больно. В душе. Как бабе. В последний раз я испытывал такое ощущение, когда узнал о смерти Таси. Странно, правда?
— Пап, смотри, я как Гермиона! — пропела Анюта, прыгая в какой-то ведьминской шляпе. Она выглядела счастливой, будто мечта всей ее жизни осуществилась в один миг. Жаль, что мои мечты так быстро не воплощались в реальную жизнь. А чего я желал? Выйти отсюда здоровым человеком и улететь домой вместе со своей малышкой. Вместе со своей семьей. Жаль, что с нами нет Таси. Ее никогда не было рядом с нами, но я чувствовал, что она находилась где-то поблизости. В день своей смерти и день рождения дочери.
В тот день, когда она пожертвовала собой, дав жизнь нашему чаду…
Анюта никогда не понимала, почему в ее день рождения я всегда грустил, смотря на меня недоумевающим, но умным взглядом морских глаз. Конечно, я старался держаться при ней, хотя искренне радовался, она еще ни капельки не соображала. А я ревел. Как мальчишка, которого избили старшеклассники. Ревел от боли в груди. Говорят, мужчины не плачут? Они просто не показывают все горе, предпочитая держаться на людях, однако стоит им оказаться наедине с самим собой или же со стаканом коньяка — их прорывает, словно водопроводный кран. Мы — мужчины, сильные, но только, если рядом с нами есть те, ради кого мы должны быть такими. Сильными. А моя мотивация умерла, оставив наедине с маленьким ребенком.
Когда Ане не было еще и года, я уже не плакал. К этому времени я успел частично свыкнуться с отсутствием одной важной женщины в моей жизни. Однако в груди все равно оставался горький осадок, напоминающий о трагедии. Работа, конечно, помогала мне отвлечься, но это временно. Я не думал ни о чем, пока моя голова занималась программными кодами, но затем, стоило мне вернуться в родной дом, я вновь впадал в эту рутину. В депрессию. Вся жизнь мне казалась депрессией. Она до сих пор кажется мне таковой, но я научился подавлять ее, делая вид, что со мной все хорошо, а недавняя трагедия меня никак не трогала. Вранье. Я помнил о ней каждую чертову секунду.
Я вспоминаю до сих пор…
Только к тому моменту, когда моя дочка научилась видеть людей практически насквозь, я понял — вот он мой стимул. Маленький кусочек меня. Маленький кусочек жены. Как там любят говорить женщины, плод нашей любви. Звучит пафосно, но так оно и есть. Мой маленький жизненный ориентир. Ради нее я живу, ради нее существую. Я понял, что зря убивал время на злость и несправедливость этой жизни. Ведь у меня есть маленькое чудо, готовое заменить весь мир. В ее нежных, синих, словно море, глазах я находил не только покойную жену, но и свою маленькую дочку. Хоть ей и было на тот момент всего полтора года, но я видел в ней личность, которой готов посвятить всю свою жизнь. Я нуждался в ней гораздо больше, чем она во мне.
К двум годам жизни Анечки, я научился жить без воспоминаний о прошлом. Я просто вычеркнул его из своей памяти раз и навсегда, заваливая себя то работой, то заботой о дочери. Наверное, я не был идеальным отцом, однако старался делать все, чтобы моя маленькая принцесса ни в чем не нуждалась.
— Ты очень красивая, малышка, — произнес я, обнимая свою дочку. — В три года именно так выглядят красивые девочки, — я улыбнулся ей, только вот выражение лица малышки сменилось на немного недоуменное, хотя оно быстро приняло иной вид после сказанных мне слов.
— Пап, мне шесть! — с серьезным видом проговорила она, продолжая играть с волшебной палочкой из набора «Гарри Поттер» и размахивать плащом. Как сказала мать, это подарок якобы от меня, хотя я вряд ли подарил бы ей эту хрень. Радует, что меня не тошнило от этой серии так, как некоторых личностей.
О моей амнезии мы никому не распространялись, особенно дочери, которая мало что понимала в этом, да и беспокоить малышку зря никто не хотел, я в особенности. Порой я забываю об этом, живя в каком-то своем измерении, как сейчас, когда перепутал возраст дочери. Хорошо, что я помнил дату ее рождения, как отчий наш. Дату смерти своей жены… Но я старался не думать об этом, радуясь празднику с моей маленькой малышкой. Только сейчас мне не приносил весь этот балаган особого энтузиазма.
— Конечно, шесть. Папа просто забыл, — подбодрила мать, крепко обнимая Аню. Ее взгляд скользнул по мне обвинительно-печально. Она понимала, что я это не специально, однако стальной характер, наработанный годами руководства школой, давал о себе знать в самый неподходящий момент.
От всеобщей радости (почти), нас отвлек скрип двери, а затем высокая мужская фигура в деловом костюме. Да, отец, как это бывало обычно, не изменил своим принципам — даже в больницу к сыну приехал при параде: выглаженный серый костюм, начищенные туфли, зализанные назад кудрявые волосы. Как у меня. Я даже перенял эту манеру у него, пока одна важная женщина не сказала, что мне лучше с кудрявыми, а Тася знала толк в красоте.
— Еле вас нашел, — воскликнул он, поставив на соседний стол большую коробку, за что получил от матери меткий взгляд. Любит все-таки дед баловать единственную внучку.
— Деда! — крикнула Анюта, прыгая примяком к отцу на руки. На странность, он еще умел поднимать малышку высоко-высоко, иногда даже подбрасывать на метр вверх в свои пятьдесят пять. Визгов на всю палату хватило настолько, что мне хотелось закрыть уши или вставить беруши. И тут я вспомнил о главном.
— Я могу с тобой поговорить наедине? — обратился я к нему, мысленно надеясь, что он не будет спрашивать причину таких обстоятельств. Мать немного напряглась, однако делала вид, что ничего не произошло, хотя Аня вряд ли могла сейчас что-то понять.
— Конечно, — понимающе кивнув, отец повернулся к имениннице. — Ты не хочешь сходить с бабушкой в буфет и поесть кексы? — спросил у Анюты, наблюдая на ее лице предвкушение и радость. Я и не знал, что моя дочь любит кексы…
— Хочу! Пошли, ба! — запрыгала малышка, вытягивая мать в коридор, несмотря на сопротивление. Да, моя мама одна из самых любопытны женщин, особенно когда дело касается наших с отцом разговоров. Но тут ничего не поделаешь. Есть некоторые вещи, которые мне сможет объяснить лишь один человек в нашей семье.
— Что-то случилось? — спросил отец, как только перестал слышать удаляющиеся шаги наших женщин. Он посмотрел на меня серьезно своими карими глазами. Когда-то в детстве он умел проделывать ими дыру в моем мозгу, однако сейчас они излучали лишь беспокойство.
— Не совсем. Просто хочу, чтобы этот кошмар поскорее закончился, — обводя вокруг наряженную гирляндами палату произнес я, хотя на самом деле мои слова звучали гораздо масштабнее одного праздника. Хочется к себе домой. Сильно.
