Вряд ли это можно заметить по моему непроницаемому лицу. По мне мало что можно сейчас сказать. Нужно заглянуть в душу, чтобы понять мои смешанные чувства. Злость. Ярость.
И сожаление…
Да именно последнее из чувств играло важную роль. Потому что мне жаль. Жаль, что она сейчас плакала, жаль, что истерика взяла верх. Гадкое чувство. Противное. Заставляющее задуматься о своих поступках. А самое ужасное — я понимал девчонку. Да, это звучит странно, но я чувствовал всю ее боль, весь гнев, который она свалила на меня. Я мало обращал внимания на Сафронову, но теперь готов возненавидеть ее хотя бы за то, что свалила все на меня. Нет, не вину за наши перепалки, за аварию. Она свалила шквал эмоций, который теперь придется разгребать вдвоем. Вместе. По-другому никак. Сейчас она сломлена, подавлена. И я находился в таком же положении. Только разница в том, что моя голова кое-как соображала, а вот ее мозг после опустошения не думал ни о чем. Раз во всех бедах она винила меня, значит нужно узнать подробности. Видимо, та авария не прошла для нее бесследно, как у меня. Видимо, я переборщил со своей жестокостью. Только я ничем не смогу помочь, пока не узнаю все досконально. Ни себе, ни ей.
Я взял ее за локоть и притянул к себе, останавливая бессмысленные удары по моей груди и животу. Возможно, мои действия сейчас слишком резки, однако позволили ей опомниться и понять, что только что она совершила. Заставили испугаться. Но в этот раз я не причиню ей никаких увечий, пока не пойму все мысли в ее голове.
— Ты закончила? — спросил я у нее очень тихо, чтобы кроме нас никто не смог услышать мой вопрос, хотя вокруг и так оказалось тише воды. Она дышала прерывисто, слишком быстро, а влажность ее лица ощущалась на моем, будто я сам только что плакал. С такого чересчур близкого расстояния для учителя и ученицы (хотя я насрал на него с высокой колокольни), мне представилась возможность разглядеть лицо девчонки более детально, хоть за краснотой и все еще стекающими слезами сложно что-то уловить. Она смотрела на меня так пронзительно, кивнув не сразу в ответ на мой вопрос. Взгляд стал более мутным. Потемневшим. Темно-зеленым. Нос покраснел и периодически шмыгал, а губы скривились, дав понять, что новая порция солоноватых капель скоро выйдет наружу. Не бойся, девочка. Я не обижу тебя. Однако у нас есть незаконченное дело. — Пошли! — проговорил я, прибавив своему голосу чуть больше силы, и потянул за руку.
Когда мы шли к школе, она больше не сопротивлялась. Если несколько минут назад я радовался бы этому факту, то сейчас мне это не приносило ничего хорошего. Меня волновало кое-что другое. Более важное, чем какая-то покорность девчонки. Я стал монстром. В ее глазах. Я никогда не старался быть покладистым и следовать всем правилам, предписанным обществом, ибо это все полная хрень, но сейчас… Она видела во мне реального монстра, отравившего ее жизнь. Я чудовище. Враг. Для нее я враг номер один, когда для меня она толком ничего не значила. Я испытывал к ней некую неприязнь и жалось, но она не поднималась на особую высоту в рейтинге ненавистных мне людей. Мне просто плевать на нее, как и на остальных учеников, но вот в ее голове оказались совершенно иные мысли.
Монстр…
Идея пришла в голову в тот момент, когда мы уже подходили к воротам. В жопу эту репетицию, в жопу школу — у меня проблема гораздо важнее. Откровенный разговор между нами неизбежен, и я знал, что здесь, в школе и ее окрестностях, вряд ли нам удастся спокойно побеседовать. Вряд ли она откроется мне так же, как и несколько секунд назад, а вновь выводить ее на эмоции я не хотел. И к приходу к парадной двери школы в моей голове созрел план. Я бы даже сказал гениальный план.
— Жди здесь! — приказал я, хотя вряд ли это стоило делать — она бы не смогла ослушаться в принципе.
— Сбежишь, пеняй на себя! — предупредил я ее, но и эти слова звучали бессмысленно все по той же причине. Она слишком слаба морально, чтобы сдвинуться с места хоть на шаг, а я надолго в школе не задержусь, всего лишь навещу свою дорогую матушку и выйду отсюда.
Дьявольски хочется курить. Когда в последний раз я горел таким диким желанием затянуться сигаретой? Уже и не помню. Наверное, в те далекие времена, когда только-только начал пыхтеть, как паровоз, не выдерживая и двадцати минут без дозы никотина. Но сейчас мне не до этих мыслей. Я должен прийти к финалу, к поставленной в голове цели. Зачем мне это? Вряд ли кому-нибудь другому было бы не насрать на какую-то малолетку, обвиняющую во всех грехах. Только других это не задевало, как меня. Я не ангел, но и дьяволом становиться не собирался. Возможно, ее обвинения — полная хрень, однако я вряд ли успокоюсь, не разобравшись в нашем разладе раз и навсегда. Ведь она до сих пор вспоминает ту аварию, когда в моей голове мысли о ней испарились буквально на следующий день.
На мое счастье, коридоры и холл пустовали, а мать оказалась в кабинете, собираясь куда-то уходить, но я совершенно наглым образом загородил ей проход, выпалив с ходу:
— Мам, мне нужна твоя машина, — ошарашил я родительницу. Мать удивленно посмотрела на меня, будто я накричал на нее трехэтажным матом, хотя раньше себе такого не позволял. Не ожидала так скоро увидеть сына? Или просьба показалась чересчур резкой? Хотя, учитывая мое положение, резкость можно сравнить с мягкостью.
— Зачем? — спросила она, стараясь найти на моем спокойном лице ответы. Разглядывала то глаза, смотрящие то на нее, то на приоткрытую сумку, то губы, сомкнутые, скорее всего, в тонкую линию, то ладони, которые на странность не сжались в кулаки. А могли бы, если бы я не старался сдерживаться при своей родительнице.
— Это важно, — не отвечая на ее вопросы, протягиваю руку. Конечно, я бы мог рассказать маме о Сафроновой, о нашей ссоре и еще много о чем, только не хотел вмешивать ее. Это только наш конфликт и третьим лишним здесь не место. Да и вряд ли бы я обошелся без ее нотационной речи о быстрой езде и грубости по отношению к ученикам.
— У тебя сейчас репетиция, — включила свою твердость. Ты же знаешь, что она не работает со мной. С коллегами и учениками — да, но я не один из них. Я уже приобрел себе иммунитет к такому строгому взгляду, которым сам одариваю этих малолеток и к властному голосу. Хотя нет, властности я научился у отца, побывав в его фирме всего пару часов.
— Ты и сама неплохо справишься. У меня срочное дело, — оборвал я, все так же протягивая правую руку. Она не переставала разглядывать меня, будто перед ней стоял не родной и единственный сын, а какой-то другой человек. Да, сейчас я другой и вернусь ли к своему прежнему состоянию — неизвестно.
Не знаю, почему она вновь не воспользовалась своим властным тоном и не приказала мне следовать ее распоряжению, а быстро достала из сумки ключи от своего «Мерса» и отдала их мне. А позже, когда вышел из ее кабинета, чувствуя любопытно-прожигающий взгляд на своей спине, я осознал причину. Она никогда не видела меня таким. Стойким, но сильно взбешенным. Диким. Готовым растерзать все вокруг одним лишь взглядом. Я и сам себя таковым ощущал редко. И если я поставил себе цель — должен ее выполнить, несмотря на препятствия. Возможно, мать предполагала, что я возьму эти долбанные ключи силой, если она не отдаст их мне. И правильно сделала. В другом случае поступил бы именно так.
