Звонок с урока прозвенел неожиданно, когда я заканчивал читать нотации ребятам. Как злой папочка, серьезно. Именно таковым я себя и ощущал. Думаю, они усвоили урок. Им придется много что обдумать, пока я соберу свои вещи и отправлюсь в качалку, забыв об этом адском дне в чертовой школе. Затем заберу Аню из садика и отведу в какое-нибудь кафе. Наверное.
Но все мысли развеялись, стоило мне завидеть застрявшую в дверях девчонку. Нет, не буквально. Она просто слегка задержалась там, выходя последней из класса. Та же довольная улыбка, тот же хитрый взгляд, будто только мы вдвоем владели одним и тем же секретом. Сафронова только слегка улыбнулась мне и вышла, будто ничего не произошло. Как это происходило за последнюю неделю, и я знал причину таким действиям.
Благодарность…
Для кого-то они ничего не значили, да и для меня они бы не значили толком ничего, если бы я не узнал ту самую улыбку, которую наблюдал в субботнюю прогулку в парке. Как у довольного ребенка, которому подарили самую желанную игрушку в жизни. Как у Ани вчера. Наверное, каждому родителю интересно наблюдать за последствиями после их вмешательства, но в этом было одно несчастное но. Нет, не наша родственная связь, которой не существовало в принципе. В ее глазах я заметил переутомление. Очень сильное, будто не спала несколько суток. Только старался не обращать на это внимание. Почему? Я знал причину. Эти признаки присутствовали не только у нее, но и у Галкиной с Лазаревой наравне с десятыми классами. Усталость, связанная с ежедневными приготовлениями к празднику, падала на глаза каждому учителю, а все из-за постоянных репетиций. Хотя, откровенно говоря, я не особо видел в этом смысла.
Сами репетиции проходили практически гладко; все-таки Афанасьев хорошо выполнял свою работу. Я дал ему полный карт-бланш, а он не беспокоит меня без надобности. Иногда я сам заходил в актовый зал на несколько минут, но затем, убедившись в полном контроле Афанасьева и отличном выполнении классов, уходил, облегченно выдохнув за дверью. Но однажды мне пришлось просидеть в актовом зале от начала до конца, за пару дней до праздника и за день до еще одной генеральной репетиции передо мной и матерью. Тогда я даже не подозревал, чем все может закончиться. И лучше бы я об этом не знал никогда.
Тот четверг ничем не отличался от предыдущих, кроме долгого моего пребывания в школьных стенах. Да, тогда я чуть со скуки не умер, хотя под конец оживился показушным номером Лазаревой и вокалом Сафроновой. Надо сказать, пели девочки хорошо, хотя одной из них не помешало бы убрать пафос из номера и взять пример с другой. Но это все ерунда. Тот четверг, правда, казался обычным днем недели, пока не произошло то, чего я совсем не ожидал. Не ожидал не только от себя, но и от нее…
Репетиция концерта закончилась ближе к вечеру, я бы даже сказал позднему вечеру. Все выходили из актового зала уставшие, изнеможенные, мечтая поскорее попасть домой и встретиться с любимой кроватью. Только одна из учеников, точнее учениц, слегка задержалась, копошась в своей сумке. Она даже не заметила, как зал в скором времени опустел, а мы остались один на один с ней. Вдвоем. Хотя меня этот факт никак не волновал. Или волновал?
— Хорошо поешь, Сафронова, — произнес я, подойдя незаметно за спину к девчонке. Вряд ли я хотел ее напугать, но получился именно тот эффект.
Вздрогнула и слегка пискнула, а, завидев меня, облегченно выдохнула, хотя у меня складывалось ощущение, что до этого момента она летала где-то в своих облаках. Проснись и пой, Сафронова! Спать будешь дома, как и все остальные.
— Стараюсь, как могу, — ответила она слегка устало, поворачиваясь ко мне лицом. Вся изможденная. Теперь мне ясна ее растерянность и испуг. Видимо, и правда отдала последние силы этой репетиции, как и все остальные участники. Два изумруда в полутьме актового зала смотрели на меня, как на спасение. Рада, что все закончилось или это я подошел в такой важный момент? На вопрос ответа не нашлось. Пока что.
Пока я не завидел в ее уставшем взгляде что-то странное. Что-то необъяснимое. Загадочное. В ее взгляде. В ее дыхании. В ней всей. Еще чуть-чуть, и она упадет в обморок, настолько слабой мне казалась девчонка. Ключевое слово: казалась. Потому что это не так. И я убедился в своем ошибочном суждении чуть позже.
— Ох, Сафронова, тебе точно пора домой, а то так и в обморок упасть можно, — потрепал я девчонку по маленькой головушке, разбрасывая пряди темных волос в разные стороны. Но она никак не отреагировала. Не улыбнулась, не одернула мою руку. Никак. Совершенно. Она смотрела на меня так же, как и до этого. Немного странно. Ее дыхание слегка сбилось, от чего грудь вздымалась очень быстро, лицо стало практически каменным, словно у застывшей куклы. Только бегающие по моему лицу глаза выдавали признаки жизни.
Я не сразу понял причину такому ступору. А жаль. Очень жаль. Если бы я не остался в этом актовом зале с целью похвалить девчонку, если бы эта мысль не закралась в мою голову, не случилось бы ничего. Не случилось бы непоправимого. Того, что не должно быть. Противоестественного. Неправильного. Ничего бы не произошло, если бы я сейчас ушел, оставив ее одну. Но я стоял на своем месте. Остался возле нее, всматриваясь в большие изумруды, так тщательно разглядывающие черты моего лица. Ее взгляд плавал по моему лицу: по глазам, по острому носу, по скулам, по пухлым губам. Спускался ниже, но затем возвращался на мое лицо. Она разглядывала меня с такой тщательностью, будто видела впервые. Но самое ужасное — я позволял ей это делать.
В моей голове мелькали мысли о неправильности действий как моих, так и ее. Но я не решался останавливать этот момент. Я всего лишь смотрю на нее, а она на меня. В этом нет ничего плохого. Только смысл наших взглядов совершенно разный. Тогда я не знал, что мне нужно бежать как можно дальше от нее. Почему?
Потому что мне это до чертиков нравилось…
Раньше я не замечал этого, когда на меня пялились несколько десятков школьных красавиц. Наоборот, такое внимание меня дико злило. Но сейчас… я хотел, чтобы она разглядывала меня, чтобы запомнила каждую черточку моего лица. Чтобы потом вспоминала этот момент всякий раз, когда будет ложиться спать. И я бы мог стоять так же спокойно, только вот мысли в голове, буквально кричащие о неправильности ситуации, не давали мне покоя. Они вклинились в мою память, били набатом в знак тревоги. И я отгонял эти мысли прочь. До определенного момента. Когда все закончилось в один миг.
Я не сразу понял, что только что произошло и почему. Передо мной был лишь факт, без объяснения причины как таковой. Почему я позволял смотреть так на меня? Почему завис, наслаждаясь блуждающим взглядом школьницы? Почему она до сих пор не убежала от меня подальше? Почему она все еще здесь?
Ответ плавал на поверхности, только я не хотел его признавать. Она смотрела на меня не как на учителя, и я не остановил ее, не развеял ложные надежды, как с другими ученицами. Только разница в том, что в скором времени я забуду об этом, а она продолжил видеть во мне мужчину. Одинокого симпатичного мужчину, который небезразличен практически всем школьницам. И она это знала. Наверное, Сафронова единственная, кто не засматривался на меня так, как другие. До этого момента. Она присоединилась к их шайке. Стала такой же, как и те дурочки, не понимающие безнадежность своих действий.
