—Ты была прекрасна тогда, на сцене, — вновь шепчу, опаляя ее красивые уста. Даже на таком крохотном расстоянии, я почувствовал, как бьется ее сердце. Учащенно, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди прямо ко мне в руки. И я приму его, буду оберегать всеми силами. И не отдам никому. Оставлю себе, словно чертов эгоист.
Я не знаю, как моя свободная рука оказалась у нее на талии, как костяшки другой все еще поглаживали мягкую кожу ее щеки и заправили прядь длинных темных волос. Шелковистых. Которые хотелось перебирать между пальцами и наслаждаться их гладкостью. Не знаю, когда она успела распустить свои волосы. Плевать. Она сейчас сильно походила на кошку. Нет, на маленького котенка, такого же беззащитного, но в глубине души просящего ласки своего хозяина. Моей ласки. Вряд ли я являлся ее хозяином, но хотел им стать. Хотя нет, не хозяином. Кем-то больше.
Больше, чем сейчас…
Я не выдержал и медленно приблизился к ней, чувствуя обоюдное притяжение. Она тоже этого хотела. Тоже это чувствовала. Что и я. Я приник к ее губам своими. Сначала просто прикоснулся к ним, вкушая нежный вкус ее плоти, затем повторил, открывая языком полость рта. Я лишился головы вместе с остатками хоть какого-то разума. Она просто пнула ее из-под моих ног, словно футбольный мяч. Благодаря чему я еще держал в своих объятьях мою малышку? Неизвестно. Сука! Какая же она сладкая. Невероятная. Не такая, как все.
Это не первый ее поцелуй — понятое дело, да и я не ангел — имел большой опыт в этом ремесле. Девушкам и женщинам постарше всегда нравилось, как я резко и настойчиво врывался в их рот, создавая в их головах полный хаос, но сейчас старался делать все нежно и аккуратно, боясь напугать мою девочку своим напором. Она безоговорочно подстраивалась под меня, сплетаясь с моим языком. Вжималась в мое тело, а руками хваталась за ворот рубашки, словно за необходимый спасательный круг, притягивая меня к себе ближе. Поверь, мне тоже нужно спасение, но сейчас я нахожу его лишь в тебе.
Я долго целовал ее уста, наслаждаясь вкусом мягких, пухленьких губ и движениями языка, буквально впитывая в себя аромат клубники. Клубника — моя самая любимая ягода. А знаете почему? Потому что она пахла ею. Эта сладкая ягода, можно сказать, пропитала ее кожу насквозь, передавая нежный вкус и мне. Через наш поцелуй. Через наши прикосновения. Через ее красивые губки. Она такая же нежная, ярко-красная. Сладкая. Готов вечно наслаждаться ею. Моей девочкой. Невинной, но такой манящей. Наслаждаться своим личным запретным плодом. Я всегда мечтал ощутить вкус спелой ягоды на девушках. И я почувствовал его. На ее губах. Сладких и красивых. Без единого изъяна. Вновь и вновь я гладил языком ее нежную кожу, проводил по ее языку, сливаясь с ней в медленном танце, который я вел, ощущая ответную реакцию. Она отвечала мне так же не торопясь. Ласково. Четко подстраиваясь под эту чувственную волну бесконечного желания. Моя. Только моя клубничная девочка.
Моя рука переместилась с нежной щеки к затылку, прижимая ее еще ближе к себе. Я не оставил между нами никакого расстояния, ощущая своим телом ее хрупкое и маленькое. Я буквально вжал ее в себя, углубляя наш поцелуй, стараясь насытиться ей. Напоследок. Почему? Потому нам нельзя. Мне нельзя так с ней поступать. Мне нельзя портить ей жизнь своими идиотскими мыслями. Мне нельзя пудрить мозги маленьким девочкам. Нельзя прикасаться к ним. Целовать их. Летать в облаках, как чертова баба, желающая счастливой жизни. Мне нельзя быть с ней. Нас ничто не ждет в будущем, только разочарование и страдания. Осуждения и упреки. Я ломаю ее жизнь из-за своих прихотей. Жизнь моей малышки, у которой есть иной выбор, вместо взрослого дяденьки. Она мой запретный плод. Мое искушение. Блядь!
— Тебе нужно уйти, — оторвавшись от ее губ, произнес я как-то отстраненно, стараясь не смотреть в насытившиеся нашим поцелуем глаза цвета свежескошенной травы, хотя в считанные секунды они изменят цвет на более мраморный. Потемневший. Почему я поступил как последний мудак? На то свои причины. Просто я не хотел сейчас видеть в них растерянность и разочарование. Разочарование во мне. Прости, малышка, но так будет лучше для нас. Для тебя.
— Но… я… — она заикалась, не понимала, что нужно говорить в такой ситуации. Я и сам не знал. Но это и не нужно. Никто из нас в этом не нуждается. Это лишнее. Лишние колебания воздуха. Лишнее время. Лишние траты нервов…
— Уходи, — с большим нажимом проговорил я и указал ей на выход из квартиры, делая более отстраненный и строгий вид. Не могу ее видеть. Не могу слышать разочарование в ее голосе. Не могу чувствовать ее аромат и знать, что так будет лучше. Лучше для нее. Но я буду еще долго обходить ее стороной и выбивать из себя воспоминания минувших часов всеми доступными мне способами. Чтобы больше не искушать себя. Чтобы больше не прикасаться к ней. К той, кого нельзя трогать ни под каким предлогом.
Она ушла. Не ослушалась. Не сопротивлялась. Просто ушла, хлопнув дверью. Просто ушла, оставив за собой шлейф сладкого аромата клубники. Просто ушла, оставив меня наедине с самим собой. Со злости я стукнул кулаком по стене, оставляя на ней едва заметный след. Мне нужно вылить на кого-то всю злость, всю ярость на себя. Дурак! Идиот! Ебаный мудак! Я мог бы сейчас наслаждаться ее компанией, мог бы целовать ее от заката до рассвета, ласкать эти нежные губы, пока она сама не устанет или нам не перестанет хватать воздуха. Но я испортил. Из-за этих чертовых правил. Скорее всего, она вряд ли понимала всю соль ситуации, но я старался думать головой. Только сейчас она вряд ли мне поможет. Она не избавит меня от сладких воспоминаний, связанных с моей Викой. Не поможет забыть ее нежный и хрупкий образ. Блядь!
Не выдержав, я с треском стянул с себя рубашку, оставшись в одних джинсах, и подошел к висящей с потолка груше в моей комнате. Даже не надел перчатки. Не видел сейчас в них смысла. Сейчас мне не нужно выпускать пар. Это бесполезно. Мне нужно почувствовать что-то еще, кроме двояких мыслей в голове. Чтобы я не собрался и не побежал за ней, сломя голову.
Чтобы не сорвался…
Я бил грушу, будто она являлась моим главным препятствием. С каждым ударом я наносил все больше урона, только легче мне от этого не становилось. Я хотел вернуться за ней, прижать к себе и не отпускать больше. Но не могу. Умом я понимал, что это все бред. Не могу ломать ее жизнь, свою жизнь и жизни других. Не могу подвергать опасности близких мне людей. Особенно ее. Вику. Для меня она перестала быть ученицей Сафроновой, вечно попадающей в неприятности, перестала быть нерасторопной девчонкой, лежащей на пешеходном переходе прямо перед моими ногами. Теперь она девушка. Красивая и недоступная. Находящаяся для меня под запретом. Чувствую себя ебучим педофилом, покусившимся на самое неприкосновенное. Кому я объясняю? Я и есть педофил. И пусть все чертовы моралисты будут бить меня головой о стену, возможно, мне станет от этого легче, хотя очень сильно в этом сомневался.
Пот катился с меня градом, руки начинали побаливать, но я продолжал колотить несчастную грушу, тратя на нее все свои силы. Пока не выдохнусь. Пока не забуду ее. Пока не пойму, что ничего не чувствую к ней. К моей Вике. Она всегда останется моей. Даже если будет находиться где-то далеко. Даже если возненавидит меня после этого поступка, найдет достойного парня и уедет отсюда далеко-далеко. Даже если я больше не увижу ее — она так и останется моей малышкой. Моей маленькой девочкой, моим сладким, но запретным плодом, который я вкусил, с удовольствием буду вкушать вновь и вновь, только и в своих мыслях. Блядь!
