Аню я отвез к тестю и теще еще в выходные, как раз за это время они нарядят елку и приготовят подарки. А я… успею еще сделать одно техническое задание, заполнить школьные документы и приготовиться к личному празднованию нового года, то есть раздобыть любимый коньяк и выпить к бою курантов пару стаканов. Я бы с удовольствием занялся своей работой, отдохнул бы от назойливых учениц, которые то и дело поздравляли меня с новым годом в «Вконтакте». Я даже не удивился, откуда они узнали мою страницу. Это не важно.
Поработать спокойно я, к сожалению, не смог.
Все эти дни я действовал как заторможенный человек, не задействуя каждую потраченную минуту с пользой. Как раньше. В свое время, еще до прихода в школу, я погружался в работу и выходил из своего рода транса только к концу рабочего дня, если не задерживали обстоятельства. Но сейчас, сидя за «Маком» и вникая в давно известные мне символы, хочется хлопнуть крышкой ноутбука и послать всех к чертовой матери со своими требованиями и техническими заданиями. Зачем они сейчас нужны? После нового года мои работы их вполне устроят. Или же после рождества? Когда угодно, но не сейчас! Не могу я работать в полную силу, думая о чем-то другом. Точнее о ком-то.
У Вики ведь день рождения первого числа, сразу после наступления нового года. Я посмотрел дату в журнале сразу же, как закончился новогодний вечер в школе, а страница в социальной сети подтвердила информацию. Ей уже будет восемнадцать. Если бы я знал раньше, что так скоро основная преграда для наших отношений будет преодолена, то не терял бы ни минуты, не включал бы здравый смысл в самые неподходящие моменты. Не делал бы ничего, что могло бы причинить моей девочке боль и разочарование. А главное — мы не страдали бы вдвоем. Я чувствовал себя дураком, болваном, который упустил шанс на счастье. Второго шанса жизнь не дает. Сейчас или никогда. Мое «сейчас» уже прошло, померкло. Осталось лишь «никогда». Наверное, мне суждено прожить всю жизнь одному, не познав любви вновь после стольких лет. Я бы думал именно так, но, к сожалению или же к счастью, жизнь дала мне возможность вновь обрести утерянное давно чувство со смертью моей жены. Может, все-таки у меня еще есть это самое «сейчас»?
Последний день в этом году наступил очень быстро. Не скажу, что я ждал его с большим нетерпением, но все же был рад, что адское веселье, которое все равно услышу под окнами своего дома, в скором времени закончится. Больше я не увижу радостные лица, не услышу возгласы и счастливые крики. Завтра улицы будут не так заполнены, как сейчас, а люди после бурной пьянки провалятся в сон. Поскорее бы пережить этот день. Поскорее. Хотя бы мысли об этом кошмаре частично отвлекают меня от Вики. От моей маленькой малышки. Интересно, что она сейчас делает? Наверное, так же радуется празднику, как и другие. Готовится, прихорашивается возле зеркала, стараясь превратиться с помощью макияжа и нарядов из подростка в двадцатисемилетнюю женщину. Как она обычно празднует новый год? С подружкой или в кругу семьи? Что любит получать в качестве подарка на следующий день сразу же после наступления нового года? В голове возникло так много вопросов, а ответов находилось так мало. Приходилось угадывать ее вкусы, привычки, когда на самом деле хотелось их узнать самому. Лично от нее. Из ее пухлых губ. А желала ли она узнать что-то обо мне? Наверное, да. Если ее чувства взаимны. А они были взаимны, я в этом абсолютно уверен, вспоминая тот яркий взгляд на новогоднем вечере. Нужно потерпеть.
Один день. Два дня. Неделю
Дождаться, когда закончатся каникулы и расставить все по своим местам. Потому что находиться вдали от нее и не знать, где она и чем предпочтет заниматься — невыносимо. Я бы и сейчас мог пойти к ней домой, вытянуть на разговор, только неизвестно, как отреагируют ее родители. На их месте я бы вызвал копов, если бы к моей Анюте пристал взрослый мужик. Вновь чувствуется привкус педофилии, хоть я давно и отошел от этой мысли. О нет. Я не педофил. По крайней мере, не стану им. Завтра ей исполнится восемнадцать. Вика вправе сама решать, как поступить с нашими чувствами. И вновь я понимаю, что не справился бы с ее отказом. Или справился бы? Блядь! Хватит! Нужно продержаться всего ничего! Потерпи, Стас!
Понимая, что в этих стенах вряд ли смогу работать, да и вообще хоть как-то сосредоточиться, я вышел на уличную прогулку. По дороге я увидел своих радостных соседей, счастливый Глеб Николаевич встречал любимых внуков у подъезда и, завидев меня в наступающей темноте, помахал рукой в знак приветствия. Да, на улице уже темнело. Так всегда происходило в зимнее время года, только не всегда привычны эти перемены. Ну и черт с ними! Никто не будет менять природу мне в угоду. Никто не оставит меня в покое, потому что я так захотел. Никто не пройдет мимо, стоит мне рассказать о чувствах к собственной ученице. Все будут мусолить эту тему раз за разом, шептаться за спиной. Осуждать, не зная тонкостей. Наверное, я бы тоже осуждал, представив, что с моей дочерью происходит то же самое. Но на месте главного развратника находился не какой-то дяденька, пристающий к моей принцессе, а лично я! Я положил глаз на чью-то дочь! А главное, я не сожалел об этом… Поздно. Поезд со здравым смыслом уехал далеко-далеко, оставляя за собой лишь отголоски рассудка. Я лишился его, осознав, насколько мои чувства и намерения по отношению к Вике серьезны. Хотя… об этом говорить пока рано.
На улице становилось все темнее и темнее, снег большими хлопьями падал на мою кучерявую голову (хорошо, что сегодня не укладывал волосы), а ветер разбрасывал их в разные стороны. Возможно, я бы продолжил идти так и дальше, размышляя о чем-то своем и не обращая внимания на веселящийся вокруг народ, пока не обнаружил, что отошел далеко от дома. Хотя нет, главным фактом моего возвращения с небес на землю являлся не дальний путь от квартиры, а хрупкая, до боли знакомая фигурка в зимней куртке, напоминающая сейчас не мою ученицу, не девушку, которая красиво пела на школьных мероприятиях, а пингвина, который шатался из стороны в сторону. Чуть сократив расстояние между нами, я заметил, как ноги в тонких колготках покраснели, руки обнимали маленькое тело, а взгляд устремлен куда-то на снег. Под ноги. Она меня не заметила — однозначно, хотя мы стояли достаточно далеко друг от друга. Интересно, что она здесь делала в такой час? Из дома выгнали что ли?
— Сафронова? — чуть громче, чем рассчитывал, выкрикнул я, замечая, как ее миловидное личико медленно поднялось с пола, а покрасневшие мраморные глаза, полные боли и отчаяния, умоляюще на меня взглянули, будто сейчас именно я являлся для нее лекарством от всех бед…
— Здравствуйте, Станислав Родионович, — поздоровалась она, шагнув ко мне навстречу совсем чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы я заслышал ее голос. Грустный. Слишком высокий. Не такой, как я слышал во сне или в последнюю нашу встречу. А маленькое покрасневшее личико, которое я мог спокойно подержать в своих ладонях, подтвердила мои догадки. Она плакала.
— С тобой все в порядке? — блядь, какой дебил будет спрашивать очевидное? Конечно, я! Разве и так не понятно, в каком состоянии она находится? Да и ее ответ дает о себе знать.
— Лучше не бывает, — сарказм. Он так и шел из ее уст. Нет, вряд ли она хотела нагрубить мне — сам виноват, что спросил ее о самочувствии, а не обнял сразу же, как из ее изумрудных глаз скатилась еще одна слезинка, гораздо крупнее, чем предыдущие. Конечно, она могла постоянно кулачками стирать с щек маленькие капли, могла сделать вид, что с ней все хорошо, а в глаза просто-напросто попала пылинка довольно крупного размера, но очевидное не скроешь.
