Когда путники проехали мили полторы, совсем стемнело. Как всегда внезапно на землю спустилась тропическая ночь. На закате небо стало менять цвет, вначале оно окрасилось оранжевым, потом ярко-алым, а спустя полчаса — насыщенно-синим, и наконец — темно-лиловым.
Птицы успели устроиться на ночлег и лишь иногда вспархивали, потревоженные приближением лошадей, топот которых гулко разносился в притихшем ночном лесу. Вдруг в отдалении послышался приглушенный бой барабанов. Вскоре удары стали громче, в их ритмичный «разговор» включались все новые «собеседники». Эхо разносило их звуки на многие мили вокруг.
Тем временем на небе появились россыпи ярких звезд, в лесу стало посветлее.
Дорога шла в гору. Андре немного привык к темноте, но совершенно не ориентировался в чаще. К счастью, он мог целиком довериться своему проводнику, двигавшемуся вполне уверенно, словно при свете солнца. Впрочем, Андре вскоре догадался, что Томас определял дорогу по слуху, рокот барабанов вел его в нужном направлении.
Они поднялись достаточно высоко и наконец остановились. Томас спрыгнул на землю и стал привязывать свою лошадь к стволу дерева.
Мгновение помедлив, Андре также слез с лошади и передал уздечку слуге, который привязал его лошадь неподалеку.
Вскоре Томас вернулся, и они продолжали путь пешком — слуга шел впереди, а Андре, предпочитая не отставать более чем на пять шагов, — за ним.
Вдали замерцали огоньки. Звук барабанов становился все громче. Теперь Андре казалось, что по его барабанным перепонкам бьют с такой силой, что у него того и гляди расколется голова.
Через несколько минут лес расступился, и они оказались на открытом пространстве. Посередине поляны горел большой костер, по краям несколько маленьких костерков. Увидев ритмично двигающиеся тела, отбрасывающие тени, Андре отшатнулся, едва удержавшись от возгласа.
Почувствовав, что хозяин колеблется, Томас оглянулся:
— Пойдем! — прошептал он и двинулся вперед. Андре, устыдившись своего страха, решительно пошел на свет костра.
Они вышли на опушку. В центре поляны, подле большого костра Андре заметил высокое дерево или столб. По краям поляны стояли сосуды с маслом, в них также горел огонь.
Вдруг огни почему-то взметнулись вверх, а к барабанному бою приметались звуки человеческих голосов.
Люди издавали странные, непривычные для уха европейца звуки, в них слышался вызов страху, и в то же время они сами наводили ужас.
Томас положил руку на плечо Андре, очевидно, предлагая ему сесть. Молодой человек послушно опустился на землю рядом с каким-то негром.
Начались ритуальные танцы.
Андре разглядел обнаженную по пояс старую негритянку, ритмично двигавшуюся в такт барабанам. Андре догадался, что это и есть мамалои.
Вскоре к ней приблизился худой старик в одной набедренной повязке с палкой, украшенной пучком пальмовых листьев. Без остановки приплясывая, он принялся чертить на земле сложный узор. Другая, свободная рука папалои делала замысловатые движения, как будто изображая извивающуюся змею.
Андре не удивился. Собираясь в путешествие, он прочитал о вуду все, что можно было найти в библиотеке Британского музея. Правда, материалов было совсем немного. Но он знал, что этот обряд имеет целью вызвать богов, у которых собравшиеся искали покровительства.
Танцующие в кругу стали по очереди выкрикивать гортанные звуки, очевидно называя имена своих идолов. Их движения стали более резкими, одни — тряслись, другие — раскачивались из стороны в сторону, третьи — ритмично подпрыгивали. У Андре создалось впечатление, что они постепенно впадали в транс, и каждый вел себя по-своему.
Иногда голоса сливались в хор, переходили в более высокий, странный для мужчин регистр, но при этом не произносились слова, раздавались лишь вопли.
Когда папалои кончил рисовать какие-то символы, хор запел громче, выкрики делались все более отрывистыми. Андре ощутил странное чувство — смесь эротического томления, душевного напряжения и в то же время — леденящего ужаса.
Папалои шагнул к столбу и мелко затрясся, впадая в транс, то и дело рывком поднимая вверх особую трещотку, издававшую сухой резкий звук.
Кто-то подал ему головной убор — тюрбан из кусков разноцветной материи с украшением из петушиных перьев.
Танец становился все сумбурнее, старая мамалои с воплями подпрыгивала то на одной, то на другой ноге. Вдруг у нее в руках появилась пара белых голубей.
Из книг Андре знал, что сейчас должно свершиться жертвоприношение. Жрица должна задобрить богов, у которых собравшиеся просят помощи, а птиц она обычно умерщвляет собственными зубами.
Андре оставалось лишь порадоваться, что в следующую минуту раскачивающиеся полуобнаженные тела заслонили от него жрицу. Он лишь услышал дружный возглас беснующихся участников ритуального сборища.
Когда жертва, судя по всему, была принесена, крики стали оглушительными, танцоры расступились, и Андре снова увидел мамалои, обходившую круг, чтобы продемонстрировать каждому из собравшихся, что осталось от голубей.
Когда жрица приблизилась к Андре, он разглядел, что верхнюю часть ее тела закрывает единственная деталь туалета: бусы из позвоночника змеи.
Вдруг все участники ритуала стали в унисон выкрикивать:
— Дамбалла Вейду! Дамбалла Вейду!
Они так бесновались, что от их воплей зашевелились ветви деревьев.
Это заклинание повторялось много раз. Папалои и его помощники время от времени прикладывались к черной бутылке, а потом всякий раз подпрыгивали на двух ногах, воздев руки вверх.
— Это кларен, — шепотом пояснил Томас.
Когда Андре плыл на Гаити, он слышал от моряков это слово. Так назывался местный ром, очень крепкий, обжигающий не только горло, но, казалось, и душу пьющего.
Вдруг папалои застыл на месте. Он двигался, но его тело как будто постепенно деревенело: вначале замерли руки, потом голова, тело и наконец — ноги.
Он со стоном опустился на землю и принялся извиваться лежа, то пронзительно вскрикивая, то замолкая. Молодая женщина из хора подбежала к жрецу и набросила на него толстое шерстяное одеяло, укрыв его с головой.
Хор замолчал, даже барабанный бой перешел на тихий тревожный рокот.
Собравшиеся с замиранием сердца наблюдали за фигурой жреца под одеялом. Конвульсивные движения еще с полминуты продолжались, становясь все более вялыми. На мгновение папалои застыл в неподвижности, а потом снова начал дрожать, трястись, извиваться.
Костер почти потух, и Андре было трудно следить за происходящим. Ему показалось, а может быть, привиделось, что из-под одеяла показалась рука. Да, это действительно была рука, но она извивалась как змея, словно кости приобрели гибкость.
Трудно было сказать, сколько это продолжалось. Наконец, папалои скинул с себя одеяло и стал медленно подниматься с земли. В неверном свете слабых мерцающих огней Андре различал лишь его силуэт.
