Андре прекрасно понимал, что девушке нелегко дается этот рассказ. Он не стал прерывать Саону. Если она заговорила сама, ей, вероятно, следовало выговориться, выплеснуть свою боль, чтобы почувствовать себя спокойнее.
Он лишь обнял девушку за плечи, словно напоминая ей, что отныне она не одна. Теперь рядом с ней будет человек, который станет для нее защитой и опорой.
— Монахини спросили вашего дядю, чем именно могли бы помочь. Граф де Вилларе хотел, чтобы, если его опасения оправдаются и волна восстания докатится сюда, сестры позаботились о женщинах. Разумеется, он имел в виду и меня, — продолжала Саона.
— А почему спаслись только вы? Другие не смогли бежать?
— Я была тогда маленькой, но помню, как взрослые постоянно говорили об отъезде, — ответила Саона. — Графиня несколько раз начинала укладывать вещи. Но восстание бушевало вдали, на плантации было спокойно. Покидать это тихое место никто не хотел.
— Я понимаю своих родственников, — сказал Андре, окидывая взглядом сад.
— Итак, мои приемные родители не двигались с места, пока… — Голос Саоны пресекся от волнения.
— Что же произошло здесь? — спросил Андре. Он старался говорить как можно спокойнее. Андре думал, что должен заставить Саону рассказать все. Тогда он сможет утешить ее, да и ей станет легче, когда она выговорится.
— Дело было утром, — начала Саона свой горький рассказ. — Мы сидели на балконе. Прибежал Эндрю — он был у нас поваром. Он сказал, что к имению приближается многочисленный отряд. На пути солдаты поджигают плантации сахарного тростника, грабят и убивают…
Граф пытался отослать жену в монастырь. Но графиня сказала, что никуда не двинется с места, так как ее место — подле мужа.
В имении гостили две дамы, сестры. Я даже не знаю, кто они были. Мне кажется, что они лишились дома и дядя приютил их. Графиня предложила этим женщинам спасаться. Но они отказались бежать.
«Если вам суждено умереть, мы умрем вместе», — ответили они.
— Так поступали многие французские аристократы во времена террора, — задумчиво заметил Андре. Саона кивнула.
— Мне приходилось об этом слышать. Но я не хотела умирать. Я помню, как прижималась к графине и думала об одном: что я хочу жить.
— Это вполне понятно, вы же были ребенком.
— Да, мне было восемь лет. За неделю до этого дня мы праздновали мой день рождения.
— Что же было дальше?
— Граф приказал старой негритянке, которая присматривала за мной с тех пор, как я поселилась в доме, отвезти меня в монастырь.
Саона всхлипнула.
— Я даже не успела как следует со всеми попрощаться. Дядя повторял: «Скорее, скорее. Ребенка надо спасти во что бы то ни стало! Нельзя терять ни минуты!»Я даже не поцеловала своих приемных родителей, которые любили меня, как родную дочь.
Саона помолчала. Она старалась справиться с нахлынувшими на нее чувствами.
Со слезами в голосе девушка продолжала свой рассказ:
— Позднее я слышала, что здесь произошло.
— Может быть, вам не стоит продолжать? — мягко сказал Андре. — Я хочу знать, что случилось с моими родственниками, но вы так расстроены… воспоминания заставляют вас переживать все заново.
— Вы имеете право знать, — твердо сказала Саона. — Граф и трое его взрослых сыновей — младшему из братьев было всего семнадцать лет — вышли на крыльцо и стали ждать приближения врага. Завидев неистовствующую толпу, они поняли, что о спасении не приходится и думать.
Саона замолчала. Она тяжело, прерывисто дышала, стараясь подавить рыдания.
— У нескольких солдат на штыки были насажены головы белых детей и женщин, — заикаясь, еле выговорила девушка.
Слезы градом катились у нее по щекам, но она решительно продолжала:
— Рассказывают, что граф собственноручно застрелил жену, избавляя ее от лишних страданий, а его сыновья — других дам… А потом толпа… буквально растерзала их.
Андре слушал рассказ девушки. Как он и полагал, мужчины рода де Вилларе вели себя по-рыцарски.
Не желая долее испытывать чувства Саоны, он стал целовать ее мокрые от слез глаза, дрожащие губы.
— Все это позади, — говорил он между поцелуями. — И вы спасены.
Справившись с волнением, Саона продолжала свой печальный рассказ:
— Потом солдаты бросились в церковь и начался грабеж. Монахини бежали в лес. Нескольким молодым сестрам не удалось спастись. Я не знаю, что с ними случилось.
Андре, который догадывался об участи, постигшей монахинь, и не ожидал услышать другого. Судя по рассказам, Дессалин никогда не упускал случая надругаться над святыней. Его приспешники, Туссен и Кристоф, были добрыми католиками и чтили священников, хотя бы и белых.
— И дядя сказал вам перед смертью, где спрятал сокровища? — догадался Андре.
— Он доверил эту тайну мне одной, — кивнула Саона.
— Но почему?
— О том, как белые плантаторы и их родственники выдавали под пытками семейные тайны, ходило много слухов. Дядя не хотел, чтобы его имущество досталось злодеям. Он надеялся, что хоть мне удастся спастись. Должно быть, у него было такое предчувствие, — пояснила Саона.
— Слава богу, дядя оказался прав, и вы выжили! — воскликнул Андре, целуя Саону с таким жаром и отчаянием, словно прощался с ней навсегда.
— Монахини очень добры ко мне, — продолжала Саона. — Однако в монастыре почти никто не знает, что я — белая. Настоятельница посвятила в эту тайну только двух из сестер.
— Это она придумала подкрашивать вам ногти и выдавать вас за окторунку?
— Она знала, как генерал Дессалин ненавидит белых. Это был единственный выход обезопасить меня. Андре с удивлением смотрел на Саону.
— Видите ли, монахини, к сожалению, не лишены человеческих слабостей, — пояснила Саона. — Кто-то из сестер мог поддаться соблазну и выдать меня. Ведь за голову белых у Дессалина полагается щедрое вознаграждение.
Андре молча кивнул.
— Матушка-настоятельница запретила мне открывать тайну даже священникам. Поэтому, когда они приезжают в нашу церковь, я прячусь.
— Зачем? — не понял Андре.
— Они причащают всех прихожан, в том числе, разумеется, и монахинь, А как же я могу причащаться без исповеди? А если бы я стала исповедоваться, священник узнал бы мою тайну, — грустно сказала Саона.
— Выходит, все эти годы вы были лишены даже этого утешения, — с сочувствием сказал Андре, понимавший, как от этого страдала глубоко верующая девушка.
— Я слушала богослужение из своего укрытия, — заметила Саона. — А оставаясь одна, я много молилась.
— Поэтому-то я и решил, что вы — святая, — улыбнулся Андре. Ему хотелось отвлечь Саону от скорбных мыслей.
