В Эльзасе Попо и его гувернер провели весь сентябрь, знакомясь с местными промышленными предприятиями. Павел писал об этом:
«Мы пришли в Стразбург, чтоб взять братца моего с нами в Женев, и видеть окружности города. Мы теперь приезжаем из одного маленького путешествия, которое сделали чтоб [текст поврежден] лутчия железныя заводы в Эльзасе. Мы тогда же ви[дели] один прекрасной стеклянной завод, где так хорошо хрусталь работают, как в Англии. Я старался подробно записать все, что я видел, в моем журнале. Мы начнем завтра другое путешествие».
Барон Григорий Александрович Строганов (1770–1857), троюродный брат Павла Строганова, в будущем прославится как блестящий русский дипломат
18/29 сентября 1787 года оба молодых Строгановых, граф и барон, вместе со своими наставниками покинули Страсбург, чтобы направиться в Женеву маршрутом, который Ромм обозначил следующим образом: «Мы двинемся отсюда через епископство Базель, Невшатель и попадем в Женеву через область Во. Надеюсь, мы прибудем туда быстрее, чем за три недели». План был с точностью выполнен, и уже 6/17 октября Павел писал отцу из Женевы:
«Мы наконец приехали сюда к нашему общему удовольствию. Наше путешествие было довольно приятно. Часть Швейцарии, в которой были теперь, имеет горы не очень высокия, так не очень трудно по ней ездить хоть куда. Мы имели удовольствие видеть с весьма малым трудом и очень хорошо высочайшия Альпийския горы, которыя вечно снегом покрыты, не оставляя никогда для етого большой дороги».
В Женеве жизнь их пошла по уже накатанной за предыдущий год колее. Вновь возобновилось общение с Верне, о чем Павел упомянул в одном из посланий отцу, опять начались интенсивные занятия. Однако, в отличие от предыдущего года, тема учебы теперь занимала в письмах и Попо, и Ромма довольно скромное место. Потому ли, что ушло волнующее ощущение новизны, вызванное первым соприкосновением с миром высокой науки, или потому, что у наших путешественников появились другие, более важные для них проблемы, но лишь однажды Павел коснулся темы своей учебы столь же подробно, как и прежде:
«Мы скоро будем иметь все наши упражнения, ибо физической и химической курсы скоро начнутся. Мы ходим три раза в неделю к математическому учителю. Обедавши, мы делаем разныя господину Рому вопросы, на кои его ответы продолжаются иногда в восьми обедов, а господин Демишель пишет то, что мы слышим; мы всякой день рисуем полтора часа с Андреем. Мы иногда по-руски тоже читаем, российскую историю, сочиненную князем Щербатовым. Учитель немецкаго языка ходит к нам три раза в неделю и бывает по два часа. Брат мой взял уже здесь учителя для скрыпки, и я скоро возьму клавикордного. Мы всегда упражняемся вместе, кроме музыки».
Какие же еще сюжеты находили осенью 1787 года – весной 1788 года отражение в корреспонденции Павла Строганова и Ромма?
Попо в своих посланиях, не слишком много рассказывая о себе, в основном расспрашивал старого графа о новостях из России: о его здоровье и о здоровье барона А.Н. Строганова, отца «братца» Григория, о событиях на театре военных действий русско-турецкой войны. Время от времени он кратко описывал какой-либо случай из жизни Женевы, привлекший его внимание, как-то проповедь пастора Дюмона, красноречивого оратора, способного до глубины души затронуть прихожан, или приезд английского принца Эдуарда.
В письмах же Ромма, помимо обсуждения деловых вопросов организационного и материального плана, все чаще стали встречаться сетования на характер его подопечного, невольно заставляющие вспомнить о тех двух последних годах их пребывания в России, когда отношения наставника и ученика не раз отравляли ссоры. В первый год их жизни в Женеве Ромм порою тоже выражал недовольство излишней, по его мнению, «медлительностью в мыслях и делах» Попо, а юноша, в свою очередь, каялся отцу: «лень является моим самым главным пороком». Однако до открытых конфликтов между воспитателем и воспитуемым дело, похоже, не доходило. Во второй же год трения между Роммом и его учеником усилились и приобрели довольно заметный характер. Гувернер теперь подробно расписывал в своих посланиях графу, каким «опасным источником несчастий» может стать несдержанность характера Павла, «усиливающаяся день ото дня», а то и просто жаловался: «Попо меня часто огорчает своей непокорностью, вспыльчивостью и неправильным поведением, вызывая у меня ужасные опасения, как бы его импульсивность и несдержанность чувств не возобладали над моими наставлениями».
У юноши же такие ссоры с гувернером сменялись приступами раскаяния, острым чувством вины, ощущением того, что, не подчиняясь требованиям наставника, он нарушает отцовскую заповедь и, соответственно, свой сыновний долг. Весьма красноречиво в данном отношении следующее совместное письмо ученика и учителя графу А.С. Строганову. После обычного рассказа о посещении женевских ремесленников Павел добавляет постскриптум, где самым настоящим образом исповедуется отцу:
«Вы знаете, что мой величайший порок по сих пор есть ленность. Господин Ром много трудился, чтоб во мне искоренить оной. В том, как и во многих других вещах я был столь глуп, его не хотел слушать, на то вас покорно прошу мне ето простить, ибо чувствую, что тем вам и всем моим родным буду очень не угоден. Я взял сильное намерение его во всем слушать и совершенно надеюсь на вашу отеческую милость».
Далее пишет Ромм:
«Господин Граф,
Постскриптум Попо дает Вам понять, что в отношениях между нами далеко не всегда царит полное взаимопонимание. Его легкомыслие, а особенно ощущение собственных сил, придающее ему с каждым днем все больше энергии, заставляют его порою возмущаться теми ограничениями, которыми я сдерживаю его переменчивые капризы. Разума, того единственного средства, коим я бы хотел на него воздействовать, всегда оказывается недостаточно. Он совершенно бессилен, когда Попо начинает упрямиться. Но мое нежелание о чем-либо с ним разговаривать и отказ на какое-то время обсуждать изучаемые им предметы приводят к восстановлению мира. Он обычно признается Вам в своих ошибках; я прошу Вас дать ему на сей счет по-настоящему отеческий, дружеский ответ, из коего он бы понял, насколько Вам приятно узнавать о его ошибках от него самого и что подобное проявление искренности заслуживает одобрения, но добавьте и несколько соображений о необходимости ему слушаться меня так же, как и Вас самих. Подтвердите права, которые Вы мне предоставили в отношении его, и дайте ему понять весь их объем. Попо – существо неординарное. Он имеет физические и моральные задатки, способные привести его с одинаковым успехом и к очень хорошим, и к очень плохим последствиям, в зависимости от того, куда его направить. У него еще есть время укрепить свое доверие ко мне».
В своем предыдущем письме А.С. Строганову, двумя неделями ранее, Павел даже попросил у отца разрешения прекратить учебу и отправиться в действующую армию на турецкий фронт. Не умаляя патриотический порыв Павла Строганова (с самого начала войны он проявлял живой интерес к ее событиям), тем не менее в свете всего, что мы знаем о его непростых отношениях с наставником, едва ли стоит сбрасывать со счета и такой возможный мотив его поступка, как желание подобным образом избавиться от жесткой опеки воспитателя, выносить которую взрослеющему юноше становилось все труднее. О своем неприятии ее Павел прямо заявил в своем послании Ромму накануне их отъезда из Женевы: (очевидно, отношения между учеником и учителем настолько испортились, что они опять вернулись к практике письменного общения):
